Последний ответ
Шрифт:
Когда по прибытии в Принстон Эйнштейна спросили, какие материалы нужны ему для работы, он ответил: «Карандаш, стирательная резинка и огромная мусорная корзина, чтобы выбрасывать туда мои ошибки».
Я перестал читать, только когда первые городские постройки Нью-Джерси уже бежали мимо моего окошка, и задумался, чт'o мог чувствовать Эйнштейн, проезжая эти цивилизованные места после стольких пинков, полученных им в конвульсирующей Европе.
Из всего мною прочитанного я заключил, что это позолоченное убежище — Эйнштейн просил о годовом жалованье в три тысячи долларов, но, приехав, обнаружил, что ему назначили пятнадцать, —
Университетский городок Принстона имел вид даже более уютный и буколический, чем я себе воображал. В этот ранний час газон был усеян группками очень нарядных студентов, которые вместе завтракали, — все это походило на старинный английский университет.
Во втором электронном письме мне сообщили, что меня ожидают в Институте перспективных исследований, затейливом кирпичном здании, расположенном в небольшом отдалении от университета.
Часы на колокольне с зеленым куполом показывали, что я явился на несколько минут раньше, однако в дверях меня уже поджидала женщина лет пятидесяти в форменной одежде.
Она с неожиданной силой пожала мою руку и представилась:
— Мерет Фолькенверг, к вашим услугам. Директор нашего центра не смог явиться лично, но я получила четкие инструкции. Надеюсь, ваш визит окажется плодотворным. Не возражаете, если мы начнем с так называемой Большой аудитории?
«Недобрый знак, — подумалось мне. — Если меня приняли за простого туриста от науки, то я уйду отсюда с пустыми руками».
Я решил немедленно объяснить ситуацию:
— Откровенно говоря, меня интересует только рабочий кабинет Эйнштейна. Еще точнее, я хотел бы изучить новые документы, о которых сообщил в Европу господин директор.
Мерет распахнула дверь сбоку от главного входа и только потом ответила:
— Конечно! Так странно, что мы это обнаружили! Бывают предметы, которые словно бы сами находят для себя тайники, пока не решат, что пришел час сделаться заметными. Скорее всего, находка еще здесь…
Заметив на моем лице восторженное нетерпение — я подсчитывал шансы тотчас же встретиться с «последним ответом», — женщина нахмурилась и прибавила:
— Прежде всего я должна кое-что рассказать вам о нашем институте. Вы будете удивлены.
49
Послание из пустыни
Печальна эпоха, подобная нашей, когда атом расщепить проще, нежели разделаться с предрассудком.
Мы остановились возле двери с матовым стеклом — за ней находился кабинет гения. Меня поразило, что утром в понедельник в этом крыле здания было тихо и безлюдно.
— Институт был основан братьями Бамбергерами сразу после биржевого краха двадцать девятого года, — рассказывала Мерет. — Поначалу они думали устроить здесь училище для стоматологов,
Эта энергичная манера изложения убедила меня в том, что и сама Мерет — еврейка. Она гордилась своей работой в институте.
Прежде чем открыть дверь, женщина поглядела мне в глаза и спросила:
— Известно вам, кто возглавлял институт в последние годы жизни Альберта?
Я смущенно пожал плечами. Мне стало ясно, что мой уровень знаний о принстонском этапе оставляет желать лучшего.
— Роберт Оппенгеймер. Отец атомной бомбы, ни больше ни меньше. Можете себе вообразить, что за разговоры вели в этом кабинете мистер Эйнштейн и наш директор… Первый создал теорию, позволяющую изобрести бомбу. Второй воплотил ее в жизнь.
Мерет вставила в скважину маленький ключик, провернула его, открыла дверь и включила свет. Я почувствовал себя неофитом, вступающим в главное святилище своей религии. Тишина этого большого зала с мебелью, хранящей на себе следы прежнего владельца, была исполнена вопросов. Я понял, что если Эйнштейн к концу жизни пришел к своему «последнему ответу», то это произошло именно здесь.
Позади массивного письменного стола помещалась целая библиотека научных книг и небольшая письменная доска на ножках. Надписи на ее поверхности стерли, казалось, совсем недавно, словно бы Альберт все еще был жив и уничтожил свои ошибочные исчисления перед выходом на прогулку.
Заметив мой интерес к доске, Мерет сказала:
— Как и все в нашей жизни, самое интересное находится не на видимой стороне, а на обратной.
Она тут же перевернула доску. За секунду до того, как ее вторая сторона предстала перед моими глазами, у меня уже возникло предчувствие — что я сейчас увижу.
Хотя само написание этих значков полностью соответствовало формуле, которую показывал на своем экране Йенсен, что придавало больше достоверности его гипотезе, меня охватило разочарование. Надо же было проделать такой путь ради того, чтобы увидеть уже известное! Эта формула преследовала меня с самого начала моих приключений.
— А вам известно, что означает это «а»? — спросил я.
— Это не известно никому, — ответила Мерет, скрестив руки на груди. — А уж мне тем более. Я работаю в администрации центра. Я не физик.
Чтобы не обижать чиновницу, я заново переписал формулу в «Молескин», изображая величайшую заинтересованность.
— Теперь мне пора проститься, — объявил я. — Кажется, ближайший поезд…
— А я думала, вы хотели посмотреть нашу находку.
— Разве находка — это не формула?
— Формула находится здесь со дня смерти Эйнштейна. — Мерет коротко и сухо хохотнула. — Я имела в виду вот эту картину. Посмотрите внимательно, ничего необычного не замечаете?
Она указала мне на маленький рисуночек, висевший между двух книжных шкафов. На нем был изображен старый трансатлантический лайнер, окруженный бурными волнами, быть может, тот самый, на котором великий физик добирался до Америки. Я поискал в правом нижнем углу подпись художника, надеясь увидеть имя Эйнштейна, но ничего подобного там не было.