Последний побег
Шрифт:
Белл усмехнулась:
— Неудивительно. В Веллингтоне о вас говорили бы точно так же, а мы все-таки не такие суровые, как вы, квакеры.
— Вот ее ферма, где мы берем молоко, — произнесла Хонор, понизив голос. — А это сама Джудит Хеймейкер.
Вместе со своими двумя детьми Джудит сидела на крыльце большого белого дома с зелеными ставнями. Дом стоял далеко от дороги, так что Белл с Хонор не было необходимости подходить ближе, чтобы поздороваться. По правилам вежливости следовало просто кивнуть и помахать рукой. Джек Хеймейкер кивнул в ответ. Доркас уставилась на них во все глаза, Джудит невозмутимо раскачивалась в кресле-качалке. Хонор с Белл пошли дальше, и Хонор буквально физически ощущала, как три пары глаз впились взглядом в ее капор. Дорога тянулась вдоль сада Хеймейкеров. Вишни уже созрели, а сливы и персики — пока нет.
Хонор думала о том, что Джудит Хеймейкер уже второй раз видела ее в этом капоре. И им предстоит пройти мимо нее на обратном пути.
— Хорошая ферма, — заметила Белл. — И стадо тоже хорошее. — Она кивком указала на коров, пасущихся на лугу за амбаром. Хонор их не заметила.
Они дошли до конца сада, за которым начинался лес. Дорога превратилась в тропинку, уводящую в глубь чащи, куда Хонор боялась заходить. Для нее этот лес был воплощением Дикого Запада, незнакомого и недоброжелательного. Даже Белл, которая, кажется, вообще ничего не боялась, остановилась на опушке леса и не предложила идти дальше. В основном здесь росли буки и клены, но иногда попадались вязы, ясени и дубы — только у этих дубов были странные ровные листья без
— Белл, я не знаю, что делать, — сказала Хонор.
Та поправила вишни у себя на шляпке.
— Ты о чем?
— Я живу в этом доме на птичьих правах.
— Ладно, задам тебе прямой вопрос: ты хочешь выйти замуж за Адама Кокса?
— Нет!
— Тогда оглянись по сторонам. Есть в Фейсуэлле мужчина, который тебе нравится?
Хонор сразу вспомнила Джека Хеймейкера. А потом — Донована. Как он улыбался ей. И как зеленая лента, на которой он носил ее ключ, потемнела от пота у него на шее.
— Все просто, Хонор Брайт. Ты должна сделать выбор, — продолжила Белл. — Вернуться домой в Англию или остаться здесь. Если останешься, тебе надо найти мужа. Главное, выбрать того, кто тебе не противен.
Хонор невольно поежилась, а Белл рассмеялась:
— Да уж, такого найти непросто. Пойдем, милая. — Она взяла Хонор под руку. — Пройдемся разок мимо этих Хеймейкеров, пусть подивятся на наши шляпки. А чтобы не нервничать, смотри на бархатцы у них перед домом. Они там высажены рядами!
Фейсуэлл, Огайо
11 июля 1850 года
Дорогая Бидди!
Я была счастлива получить от тебя письмо с новостями из дома, пусть даже они устарели на полтора месяца. Когда я читала его, мне представлялось, будто мы с тобой вместе — гуляем по нашему городу, по знакомым улицам, и останавливаемся перемолвиться парой слов со знакомыми. С большим интересом я прочитала о том, как ты съездила в Шерборн и познакомилась там с новыми людьми. Жаль, что я не могла поехать с тобой!
Сейчас уже вечер, прохладно, я сижу на крыльце. Это мое любимое место, где я шью и пишу письма. Адам и Абигейл остались в доме: сказали, что в сырости налетят комары. Я согласна терпеть укусы, если это дает мне возможность хотя бы какое-то время побыть одной. После обеда началась гроза. Летом грозы бывают чуть ли не каждый день. Они здесь сильнее и страшнее, чем те немногие грозы, которые мы наблюдали в Бридпорте, да и то издалека. Тут гроза налетает внезапно, и синее небо буквально за считаные минуты становится угрожающе черным. Дождь льет стеной, иногда даже с градом, он может побить посевы, если идет долго. Дороги вмиг превращаются в жидкую грязь. В один из дней на прошлой неделе небо сделалось зеленым, и Абигейл сказала, что это признак приближающегося торнадо. Мы спрятались под столом, хотя я не думаю, что он бы нас защитил, если торнадо прошел через Фейсуэлл. Я слышала, что торнадо может смести целый дом и поднять его в воздух.
Но после грозы воздух становится чистым и свежим, и настает благословенная прохлада. Я слышала, что в Огайо бывает жарко, но не представляла, что настолько. Жара такая, что иной раз нет сил просто пошевелиться, и даже ночь не приносит облегчения. Вот почему мне так нравятся грозы.
У меня неожиданная новость: на сегодняшнем собрании Адам и Абигейл объявили о своем желании вступить в брак. Бракосочетание состоится через десять дней. Я считала, что оглашение имен будущих супругов происходит за три недели до предполагаемой свадьбы, чтобы у общины было время обдумать услышанное, но здесь, как я понимаю, принято все делать быстро.
Адам с Абигейл ничего мне не сказали, и я узнала об их помолвке на собрании, как и остальные Друзья. После собрания их все поздравляли, хотя, как мне показалось, поздравления звучали формально, не от души. Не ощущалось той радостной атмосферы, что обычно царит на собраниях, когда там оглашают имена будущих супругов. Адам и Абигейл слегка смущались. Возможно, с их стороны это был просто практичный шаг для скорейшего разрешения неловкой ситуации, сложившейся в нашем доме.
Грейс умерла полтора месяца назад. Мне хотелось напомнить об этом Адаму. Весь день он не решался посмотреть мне в лицо. На самом деле они с Абигейл избегали меня, да и я, честно сказать, не искала с ними встречи. Хотя днем было жарко и душно, я ушла в огород полоть сорняки. Вернулась в дом, когда началась гроза.
Женщины быстро сорганизовались и назначили на завтра то, что они называют «швейным штурмом», чтобы помочь Абигейл с лоскутными одеялами для супружества. Дома мы с Грейс и мамой втроем шили одно одеяло за несколько дней, а здесь женщины иногда собираются всей общиной и шьют одеяло за день. Я с нетерпением ждала, когда меня позовут на такой «штурм», но мне бы хотелось, чтобы это не было связано со свадьбой Абигейл; мне нет радости в том, чтобы ей помогать.
Я знаю, тебе интересно, как все это пройдет. Я тебе обязательно расскажу. Прямо в этом письме.
Итак, продолжаю:
«Швейный штурм» проходил на ферме Хеймейкеров, где мы покупаем молочные продукты. Хеймейкеры — хорошие, надежные люди, хотя мать семейства — жесткая, а угрюмая дочь временами напоминает мне Абигейл. Мы принесли окорок, вишневый пирог и обнаружили, что там уже было четыре вишневых пирога и два окорока. Одеяло, над которым нам предстояло работать, растянули на деревянной раме. Я думала, это будет настоящее одеяло невесты с вышивкой, но это была аппликация: цветы в вазах и фрукты в чашах. Основные цвета — красный и зеленый на белом фоне. Типичная для Огайо расцветка. В последние пару недель Абигейл шила основу для этого одеяла, но вообще она не особенно часто берет в руки иголку, так что, наверное, мне следовало бы догадаться, почему женщины из общины решили устроить этот «швейный штурм». Техника аппликации очень популярна. На мой взгляд, это очень простое, «ленивое» шитье — словно швея не дает себе труда продумать будущее изделие, а попросту вырезает из ткани рисунки, которые ей по нраву, и пришивает их на основу. Сшивание узоров из лоскутов требует сосредоточенности и аккуратности. Поэтому мне и нравится лоскутное шитье, хотя кое-кто говорит, будто оно слишком геометрическое и холодное.
Джудит Хеймейкер разметила одеяло мелом, разделив его на квадраты, надо было простегать ромбами и нашить на них цветы и листья. За основу Абигейл взяла ту же синюю ткань, какую рукодельницы из Друзей используют и в Англии; некоторые товары, как и переселенцы, пересекли океан и обрели новый дом в Новом Свете. Однако подкладка была из ватина, а не из шерсти, как мы привыкли. Насчет происхождения ваты (ее получают из хлопка) возникали сомнения: не выращен ли этот хлопок рабами? Джудит Хеймейкер уверила нас, что ватин ей продал Адам Кокс, а он закупает товары у торговца из Кливленда, который ведет дела только с теми плантаторами, кто не использует рабский труд. Я слышала про магазин в Цинциннати, его держит один из Друзей. В том магазине гарантированно не бывает товаров, произведенных рабским трудом. Но не знала, что подобный магазин есть и в Кливленде. Я была рада, что фейсуэллским Друзьям небезразличны такие вещи.
Мы
За работой женщины говорили без умолку, а я молчала и открывала рот, когда ко мне обращались с прямым вопросом, что случалось нечасто. Все они были милы и приятны в общении, хотя — честно признаюсь — за исключением темы о происхождении хлопка их разговор показался мне скучным. Только не думай, что я становлюсь нетерпимой и категоричной. Возможно, если бы кто-то из них сидел за шитьем вместе с нами в Бридпорте, им тоже было бы скучно слушать наши разговоры о людях, которых они не знают, и местах, где они не бывали. Надеюсь, со временем я познакомлюсь и с этим людьми, и с этими местами, и беседы о них станут мне интересны. Но в основном я заметила, американские женщины интересуются только собой и своими делами. Видимо, это объясняется тем, что местная жизнь — будто борьба за выживание, и женщинам не хочется думать ни о чем другом, кроме текущих, повседневных дел.
Никто не сказал ни слова о грядущем замужестве Абигейл, однако чувствовалось, что все испытывают облегчение от того, что поистине странная ситуация в нашем доме скоро изменится. Никто не спросил меня, что я теперь собираюсь делать. Но я сама лишь об этом и думаю. Не хочу оставаться в их доме, но пока не вижу других вариантов.
К вечеру мы закончили одеяло, с работы вернулись мужчины. Все вместе мы сели ужинать. Кроме окороков, была еще жареная говядина, картофельное пюре, запеченный сладкий картофель — он оранжевый и по вкусу напоминает тыкву, — зеленая фасоль, свежая кукуруза и кукурузный хлеб, а также всевозможные домашние соленья и множество пирогов, большей частью вишневых, поскольку вишня как раз созрела. Я обрадовалась крыжовнику — не знала, что его выращивают в Америке. Ароматный и свежий вкус ягод напомнил мне о нашем саде под летним солнцем.
Я рада, что попала на «швейный штурм», ведь мне всегда нравилось шить одеяла. Меня успокаивает монотонная работа с иглой. Конечно, было бы приятнее сидеть за шитьем, если бы рядом находился кто-то, с кем я могла бы подружиться. Там были две девушки моего возраста: Доркас Хеймейкер, дочь хозяйки дома, и еще одна — Каролина. Но они не проявляли ко мне дружелюбия. Завидовали мне и боялись, что по сравнению с моим шитьем их работа покажется неумелой. А я лишний раз убедилась, как сильно мне не хватает тебя.
Прости меня, Бидди. В каждом письме мне приходится извиняться за то, что я жалуюсь и осуждаю людей, среди которых живу. Удивляюсь, почему мне так трудно приспособиться к новой жизни на новом месте. Я думала, все будет проще. Правда, я никогда не уезжала далеко от дома и никогда не пребывала в такой растерянности, не зная, что мне готовит грядущий день. И конечно, я думала, что со мной будет Грейс, у которой я всегда нашла бы поддержку и утешение.
Обещаю, что в следующем письме не стану жаловаться на трудности и напишу о том, как замечательно я живу в Америке.
Кукуруза
Джек Хеймейкер был для Хонор, словно потянутая мышца, которую чувствуешь при каждом движении. Она постоянно ловила себя на том, что, приходя на ферму Хеймейкеров за молоком, ищет взглядом, где Джек. Обычно он не попадался ей на глаза, и его отсутствие было одновременно и разочарованием, и предвкушением будущей встречи. Но иногда она его видела издалека — как он выходит из хлева, или присматривает за коровами на пастбище, или впрягает лошадей в повозку, нагруженную излишками молока, предназначенного на продажу на рынке. Когда Хонор удавалось увидеть Джека, она смотрела на него, как смотрят на солнце: не прямо, а мельком, стараясь не выдавать, что творится у нее в душе. И каждый раз, когда она на него смотрела, он улыбался — даже когда не смотрел на нее. Похоже, Джек всегда знал, что привлекает ее внимание.
На собрании Хонор было трудно сосредоточиться, и она уже начала опасаться, что ей никогда не удастся обрести внутреннее озарение, пока в том же зале сидит Джек Хеймейкер и она ощущает его присутствие. После собрания, когда все вышли на улицу и, разбившись на группки, стали разговаривать, Хонор стояла сама не своя и надеялась, что Джек не подойдет к ней, Адаму и Абигейл. У них была слишком маленькая община, и ни один шаг и жест не оставался незамеченным. Видимо, он это понял, потому что остался стоять в компании молодых парней, смеясь вместе с ними и переминаясь с ноги на ногу в сухой грязи, так что его белая рубаха очень скоро покрылась налетом пыли. Хотя Джек не смотрел в ее сторону, Хонор чувствовала его интерес и боялась, как бы кто-нибудь ни заметил невидимую, звенящую нить, протянувшуюся между ней и Джеком.
Он был не особенно хорош собой: с достаточно плоским лицом и маленькими, близко посаженными глазами, — но всегда был чисто выбрит, и это нравилось Хонор гораздо больше, чем бороды, которые носили большинство мужчин-квакеров. Однако больше всего Джек привлекал Хонор тем, что его самого влекло к ней. Чужой интерес может быть мощным стимулом для развития чувств. Когда Джек смотрел на нее, она почти физически ощущала давление этого взгляда.
На «швейном штурме» в доме Хеймейкеров у Хонор было занятие, отвлекавшее от посторонних мыслей. И она этому радовалась. Но все равно помнила, что вечером Джек Хеймейкер придет сюда и они сядут ужинать за один стол. Будучи опытной швеей, она знала, как надо работать, чтобы нарастающая усталость не влияла на качество ее стежков, но под конец дня у нее разболелись запястья и поясница, а плечи буквально сводило от напряжения. Вкупе с изнуряющей жарой, к которой Хонор пока не привыкла, все это закончилось головной болью. Когда Джек и остальные мужчины вернулись с работы, Хонор уже почти ничего не различала перед собой — из-за боли, пульсирующей в висках, и светящейся пелены перед глазами.
Когда крыльцо и общая комната начали наполняться людьми, Хонор ускользнула в кухню, вышла во двор через заднюю дверь и, спотыкаясь, направилась к колодцу. Она подняла ведро и, прислонившись к каменной кладке, зачерпнула воду жестяной кружкой. Выпив воды, Хонор сделала несколько глубоких вдохов и подняла глаза к небу, на котором уже показались первые звезды. Вечерело, но было по-прежнему жарко и душно. В траве мерцали светлячки. Хонор наблюдала за ними, удивляясь тому, что насекомые могут светиться сами по себе.
— Ты хорошо себя чувствуешь?
Конечно, он вышел следом за ней, хотя она не давала ему понять, что хочет остаться с ним наедине.
— Просто мне стало жарко.
— Да, от жары даже на улице нет спасения. Странно, что они по собственной воле набились в гостиную. — Джек Хеймейкер говорил, слегка растягивая слова.
Светлячок, пролетавший мимо, присел на рукав Хонор суть выше локтя и пополз вверх по руке. Его брюшко все еще слабо светилось. Хонор вытянула шею, стараясь получше рассмотреть его, а Джек улыбнулся.