Последний поединок
Шрифт:
— Продолжайте нести службу, — сказал Радомский.
В приемной расторопный денщик Томас ждал его с простыней и мылом в руках. Пауль прошел в ванную и молча протянул над чашей умывальника руки. Томас проворно стал их мыть. Потом он освежил начальника одеколоном, причесал его мягкие, негустые волосы, прошелся щетками по мундиру и сапогам.
— Сливки приготовлены, отличные сливки! — говорил он, причмокивая и с таким увлечением занимаясь туалетом начальника, точно находил в этом величайшее удовольствие.
Пауль обожал сливки и знал в
Еще совсем недавно в этом просторном доме помещался детский сад одного из киевских заводов.
Насытившись, Пауль становился общительней и снисходил иногда до разговоров с денщиком. Верзила Томас пользовался его доверием и имел задание наблюдать за каждым из взвода охраны. В этом Радомский брал пример с фюрера: Паулю было известно, что, принимая даже приближенных лиц, фюрер обычно размещал в шкафах и тайниках вооруженных до зубов телохранителей.
Приступая к просмотру газет, Пауль не забывал спросить:
— Итак, что нового, Томас, на наших «горизонтах»?
Томас знал, что речь идет не о газетных новостях.
— Ничего, — отвечал он.
— Ты снова повторяешь свое излюбленное словечко «ничего», — неторопливо цедил Радомский, не отрываясь от газетной страницы.
— Но, мой шеф, это правда — я ничего подозрительного не заметил.
Пауль любил вдруг огорошить денщика неожиданным вопросом.
— А знаешь ли ты, что по-русски слово «ничего» имеет десятки значений?
Томас вытягивал руки по швам и отвечал испуганно:
— Никак нет!
— Что во всех своих значениях оно даже непереводимо ни на один язык?
— Удивительно, мой шеф…
— Что Бисмарк, великий Бисмарк, приказал выгравировать это слово на своем перстне?!
— Вы так много знаете, мой шеф…
Случалось, Пауль вдруг приходил в бешенство:
— Если русский скажет мне: «ничего», — я расстреляю его на месте. Он говорит: «Ничего», а думает: «Я тебе еще задам!» Чтобы я больше не слышал от тебя этого словечка. Здесь нужно смотреть в оба и днем, и ночью. Этот город похож на большую ловушку. Тут на каждом шагу могут скрываться партизаны!
— Я постоянно помню об этом, мой шеф…
Постепенно Радомский остывал и заключал ворчливо:
— Если кто-нибудь из охраны нерадив, дремлет на посту или при случае не прочь поболтать с местными жителями, такого — немедленно на передовую. Чем скорее прихлопнут его, тем лучше.
Даже самый облик опаленного, притихшего города представлялся Радомскому обманчивым
Не случайно ему иногда казалось, что в этом враждебном городе он прожил не дни, а целые месяцы, полные тревог и опасений. Только в своем особняке он чувствовал себя относительно спокойно.
Как-то непогожим, грозовым вечером, возвратись из полиции, Радомский сказал денщику:
— Я убеждаюсь, Томас, все больше, что меня охраняет Святой Франциск. Это перед его иконой мать ставила всегда большую свечу. Как хорошо, что я не поселился в знаменитом киевском «Континентале»…
Тут же что-то вспомнив, он закричал:
— Томас, ты болван! Бог свидетель, что именно ты советовал мне поселиться в «Континентале» О, я вспомнил: это ты и ордер из комендатуры приволок!
— Но ведь это лучший отель Киева, мой шеф… — робко заметил Томас. — В нем останавливаются генералы!
— Ос-та-нав-ли-ва-лись! — громко по слогам выкрикнул Пауль — А теперь «Континенталя» нет, и тех, кто находился в нем сегодня утром, не существует!
Томас изумленно вытаращил глаза:
— Что же случилось, мой шеф?! Разве сегодня бомбили?
— Томас, ты — лошадь — устало сказал Радомский, безнадежно махнув рукой и опустился в кресло. — Разве красные бомбят Киев? Ты видел когда-нибудь такое? Наоборот, они считают древности Киева святыней. Смешно: оставаясь безбожниками, они умиляются перед какими-то замшелыми церковными камнями. Жаль, мы очень заняты, Томас, делами фронта, но скоро настанет день, когда мы сотрем их древности с лица земли. Не останется даже камня, Томас, который напоминал бы украинцам и русским о былом величии их государства. Это будет земля арийцев, отныне и во веки веков.
Он вздрогнул и приподнялся:
— Так сказал фюрер…
Томас выбросил вперед руку и рявкнул:
— Хайль!
— Что касается этого отеля «Континенталь», — продолжал Пауль с деланным равнодушием, — коммунисты, очевидно, не считали его особенно ценным. Внешне он и действительно был слабеньким подражанием барокко. Но зал ресторана мне понравился. Говорят, там были и неплохие номера…
— О, господи! — возбужденно забормотал Томас. — Я собственными глазами видел, как в подъезд «Континенталя» одновременно входили три генерала… Их было трое! До этого я никогда не наблюдал, чтобы генералы собирались вместе. А тут сразу три!