Последний поход «Графа Шпее». Гибель в Южной Атлантике. 1938–1939

Пауэлл Майкл

– И вы очень любили друг друга?

Хулия потерянно кивнула:

– Да, очень. Я бы хотела… Я бы очень хотела знать правду. Раньше, когда он уходил, он всегда обещал вернуться и всегда возвращался. В этот раз он тоже пообещал… но его корабль затонул… я теперь совсем одна…

Маккол сказал:

– Сеньорита, вы знаете, что на войне нужно уметь хранить секреты? – Хулия молча кивнула, и он продолжил: – Я должен молчать, но все же скажу вам: «Эксетер» не затонул. Там много убитых и раненых, но корабль остался на плаву и сегодня утром благополучно прибыл на Фолклендские острова. – Последнее оказалось новостью даже для Мартина. Маккол завершил сказанное: – Вы должны надеяться. И если вы мне дадите письмо для вашего друга, я позабочусь, чтобы он его обязательно получил.

Лицо Хулии просветлело – в ее душе вновь ожила надежда. Тут вмешался Мартин:

– А вы окажете нам небольшую услугу?

Хулия, не задумываясь, кивнула и приготовилась слушать.

Полуденные газеты, как Мартин и предсказывал, были полны слухов о крупных военно-морских силах, собирающихся в устье реки Ла-Плата, чтобы перекрыть выход «Графу

Шпее». Часто упоминались названия «Реноун» и «Арк Роял», впрочем, так же как и названия полудюжины других крупных кораблей. Но больше всего порадовал Мартина и Маккола доклад смотрителя маяка на Лобосе: он сообщил, что заметил и идентифицировал линкор «Бархам» и несколько других кораблей британского флота, действующих вместе с эскадрой адмирала Харвуда.

– Вот что я называю уточняющей деталью, – с чувством глубокого удовлетворения сказал Рэй Мартин.

Маккол сказал:

– Этот кузен Хулиты, должно быть, обладает очень хорошим зрением. «Бархам» – это сухой док в Гибралтаре.

Новость, которую капитан Маккол по секрету сообщил Хулите, была абсолютно достоверной. Именно в тот день капитан Белл на корабле его величества «Эксетер» заметил скалистый безжизненный берег Фолклендских островов. Часом позже корабль вошел в порт Стэнли, где моряков восторженно приветствовали губернатор и местные жители. На протяжении всего трехсуточного перехода механики не прекращали работу, восстанавливая электрооборудование, компасы и внутрикорабельную связь. Вечером накануне прибытия на Фолкленды объем выполненных ремонтных работ позволил Беллу вернуться на капитанский мостик. Там уже работали компасы и действовала нормальная связь. Люди очень хотели, чтобы во время первого захода в порт капитан стоял на мостике, и делали для этого все, что было в их силах.

В порту Стэнли Белл получил приказ первого морского лорда привести корабль в мореходное состояние и возвращаться в Великобританию. На островах британские моряки провели в общей сложности шесть недель, первые тридцать шесть часов из которых и капитан Белл, и губернатор, и все жители Фолкленд провели у радиоприемников, затаив дыхание слушая рассказ о разворачивающейся в Монтевидео драме. В основном в эфире звучал один и тот же голос – голос Майка Фаулера.

«Мы с вами находимся в городе Монтевидео. Сегодня суббота, 16 декабря, часы показывают пятнадцать минут десятого. Говорят, в Нью-Йорке метель, но на этой стороне земного шара чудесный летний вечер, и большая часть населения on paceo – то есть за городом. Я вижу везде толпы народа – здесь собралось, наверное, не меньше полумиллиона человек. Они заполнили причалы и пирсы гавани, пляжи, а также крыши всех высоких зданий города. Я вижу, что постоянно прибывают новые люди. Очень многие хотят стать свидетелями следующего акта драмы „Графа Шпее“. Я беседовал со многими жителями Монтевидео, некоторые из них сейчас находятся рядом со мной и хотят поделиться своими впечатлениями с миллионами радиослушателей. Позвольте вам представить сеньора Казуэло, работающего садовником в немецком посольстве. Подходите ближе, сеньор Казуэло, скажите несколько слов слушателям в Соединенных Штатах…»

После затянувшейся паузы сидящие у приемников слушатели смогли услышать лишь сдавленное «Привет» и какую-то быструю испанскую фразу. Майк поспешно вмешался:

«Сеньор Казуэло уверяет нас, что, когда капитан Лангсдорф, командир „Графа Шпее“, прошлой ночью приезжал в немецкое посольство, он и посол долго разговаривали с Берлином, возможно даже с самим Гитлером. Политические дискуссии ведутся на самом высоком уровне, поскольку сейчас, когда стало известно, что союзники собирают в районе устья реки Ла-Плата крупные военно-морские силы, судьба немецкого карманного линкора, гордости флота Германии, висит на волоске. Только что ко мне подошел радиолюбитель… Как вас зовут, сеньор?»

Новый оратор робостью не страдал. Он ухватился за микрофон так крепко, словно намеревался унести его с собой, и затараторил:

«Я сеньор Торрес. Приветствую вас, американцы, слушатели коротковолновых станций. Я передаю каждый вечер на…»

Когда Майку удалось вернуть микрофон, его голос звучал несколько раздраженно.

«Спасибо, спасибо вам. Это был сеньор Торрес, радиолюбитель, настроивший свой собранный вручную приемник на волну, которую использует немецкое посольство для ведения переговоров с Берлином. Его жена Минна имеет немецкие корни. Скажите несколько слов радиослушателям, Минна».

Супруга сеньора Торреса тоже оказалась не из робкого десятка.

«Приветствую вас, уважаемые радиослушатели, – бойко начала она. – Я – гражданка Уругвая во втором поколении и хорошая демократка. А мой дедушка приехал сюда из Линца, это в Австрии. Привет, кузина Теа из Миннеаполиса, ты меня слышишь?»

Майк поспешно вмешался:

«Спасибо, Минна. Эти молодые люди знают немецкий язык, но сигналы, которые они перехватили, оказались зашифрованными, поэтому их никто не понял. А теперь я приглашаю к микрофону знаменитую певицу Долорес дель Монте, звезду сцены. Она согласилась появиться… – Последовал возбужденный шепот, переросший в ожесточенную перебранку, потом снова раздался голос Майка: – Да… согласилась, но не появилась. Что поделаешь, даже в Монтевидео нельзя заставлять покупателей ждать. Ха-ха! Итак, прошло уже больше часа после захода солнца, которое величаво опустилось в темные воды реки Ла-Плата. Но все еще довольно светло, а самое светлое место, видное мне отсюда, – это участок, на котором стоит немецкий карманный линкор „Граф Шпее“. Здесь и днем и ночью кипит работа. Всю вторую половину дня я следил за кораблем в бинокль. Люди трудятся не покладая рук. Я видел, как на кормовой палубе собралось много матросов и офицеров – их было несколько сотен человек. Наверное, это был какой-то митинг, причем, как

мне показалось, о дисциплине никто не позаботился. Никто не знает, какое решение было принято на этом митинге. Никто не знает, что было сказано Гитлеру вчера и что будет сказано сегодня. Но между „Графом Шпее“ и пароходом „Такома“ – немецким торговым судном, которое уже стояло в Монтевидео, когда сюда пришел линкор, постоянно снуют лодки и катера. Сейчас торговое судно пришвартовано в нескольких сотнях ярдов от линкора. Отсюда мне не видно, везут ли они что-то на „Графа Шпее“ или, наоборот, увозят оттуда… Что вы говорите, сеньор? Что вы видели? Да?.. Мне сейчас сообщили, что с „Графа Шпее“ сгружают какое-то тяжелое оборудование на два буксира, пришвартованные к борту. Конечно! Это же сварочное оборудование, прибывшее из Буэнос-Айреса. С его помощью на линкоре залечивали полученные в бою раны. Это значит, что ремонт окончен! Это значит, что линкор готов выйти в море! Но когда? Его единственный шанс – прорваться в открытое море под покровом темноты. А сделать это можно, только нарушив международное законодательство. Сегодня в шесть часов вечера из гавани Монтевидео вышло британское грузовое судно, и в соответствии с правилом двадцати четырех часов, применяемым нейтральными странами, оно должно получить двадцать четыре часа, чтобы оторваться от военного корабля страны, с которой Британия находится в состоянии войны, который может попытаться его догнать. Итак, „Граф Шпее“ не может на законных основаниях выйти в море до шести часов вечера в воскресенье, а это время заканчивается всего с разницей в два часа со сроком, установленным уругвайским правительством. Таковы законы. Но я, друзья, нахожусь здесь, в Монтевидео, в самой гуще событий, в центре разворачивающейся здесь величайшей морской драмы, и могу сказать вам вот что: международное законодательство – это одно, а позиция капитана Лангсдорфа – другое. И неизвестно, что важнее. Известно, что двигатели и вооружение „Графа Шпее“ практически не получили повреждений. Он остается одним из самых быстроходный и грозный в мире линкоров. Капитан Лангсдорф вполне может попытаться прорваться в море в любое время, которое он сочтет подходящим, и британский адмирал Харвуд это прекрасно понимает. Днем и ночью, каждый день, каждую минуту все здесь задают себе один и тот же вопрос: осмелится ли „Адмирал граф Шпее“ пойти на прорыв?»

Глава 13

ВОСКРЕСЕНЬЕ

В ту ночь участники событий почти не спали. С наступлением темноты британские крейсера приблизились к гавани Монтевидео настолько, чтобы иметь уверенность: «Граф Шпее», если он выйдет в море ночью, не проскользнет незамеченным. Но немецкий линкор оставался на месте якорной стоянки. Всю ночь за ним наблюдали тысячи глаз с берега. В три часа утра Лангсдорф сошел на берег. Он побывал в немецком посольстве, где имел еще один, последний разговор с Берлином. Получив приказ, он вернулся на корабль, и наблюдатели сразу же отметили всплеск активности. На палубе состоялся еще один общий митинг, причем по звукам, разносившимся над водой, было ясно, что это политический митинг, а вовсе не обращение капитана к своей команде. Очень странные вещи происходили в ту ночь с душой корабля и сердцем его капитана.

На рассвете того дня, когда линкор должен был выйти в море или подвергнуться интернированию, Харвуд отвел свои крейсера на сорок миль вниз по реке – за пределы видимости. Возможно, этот маневр он выполнял в последний раз. Право решать принадлежало не ему. До вторника он не мог рассчитывать на подкрепление, но это его не волновало. Его единственной заботой было не допустить, чтобы «Граф Шпее» проскользнул между пальцами. Не допустить этого можно было только одним способом: день и ночь вести наблюдение. Конечно, существовала слабая надежда, что правило двадцати четырех часов, о котором неустанно напоминал Миллингтон-Дрейк, задержит немецкий линкор в порту, но Харвуд не слишком на это рассчитывал. И оказался прав. Рано утром доктор Гуани срочно вызвал в свой кабинет британского посланника. Он узнал, что на час дня назначен отход еще одного торгового судна, и настоятельно потребовал от Миллингтон-Дрейка воздержаться от этого. Уругвайский министр стремился во что бы то ни стало избавиться от непрошеного гостя, причем в установленные его правительством сроки. Поскольку тактика Миллингтон-Дрейка была разоблачена, ему оставалось только подчиниться. «Граф Шпее» стоял на якоре на внутреннем рейде, срок истекал на закате, а значит, вечером он должен был либо покинуть территориальные воды, либо быть интернирован. Весь мир, затаив дыхание, ожидал развязки, следя за развитием событий по сообщениям Майка Фаулера.

«Дамы и господа. Сегодня воскресенье 17 декабря, на часах 10:15 утра. Сегодня истекает время, отведенное немецкому линкору „Адмирал граф Шпее“ на ремонт. Если быть точным, в восемь часов вечера корабль должен покинуть территориальные воды, в противном случае уругвайское правительство его интернирует. Ходят упорные слухи, что в устье реки Ла-Плата его ожидают пять или даже семь британских военных кораблей. Также появились слухи о том, что немцы якобы выслали подкрепление и после выхода линкора в море начнется морское сражение, причем еще более крупное, чем уже произошло. Мы полагали, что „Граф Шпее“ пойдет на прорыв накануне ночью, однако уже рассвело, а он все еще здесь. Всю ночь капитан Ганц Лангсдорф работал с немецкими нацистскими дипломатами. Они вырабатывали самое важное решение из тех, что приходилось принимать немцам с начала войны. Поведет ли он свой корабль в ад сражения? Или, быть может, попробует уйти вверх по реке к Буэнос-Айресу? На это уйдет всего лишь четыре часа. Состоится ли сражение и будет ли это бой не на жизнь, а на смерть? Никто не знает. Час назад капитан Лангсдорф вернулся на корабль. Он провел на берегу много часов. До причала его сопровождал немецкий посол доктор Лангманн. Когда они прощались, люди слышали, как он сказал: „До завтра“. То есть, конечно, он произнес эти слова по-немецки, а я вам их перевел…»