Последний поход «Графа Шпее». Гибель в Южной Атлантике. 1938–1939
Шрифт:
– Он сидел в своем кабинете и совершенно не был склонен к сотрудничеству. Я сказал, что хочу снять его верфь до воскресенья. Он ответил, что она не сдается. Тогда я предложил заплатить вдвое больше любого полученного им предложения. Тогда он посмотрел на меня так, будто собирался дать по морде, и процедил сквозь зубы: «В этом нет необходимости, мистер Мартин, немцам я уже отказал».
– Бравый малый, – ухмыльнулся Маккол. – Ты спросил, почему он так настроен?
– Нет, – ответил Мартин, – какое мне дело, если он уже всем отказал? – Он откусил изрядный кусок сандвича, прожевал его, проглотил и добавил: – Но он сам объяснил.
– Какие же?
– Во-первых, его дед был французом. Я решил подразнить его и напомнил, что он-то не француз, а уругваец. Тогда он хитро взглянул на меня и сказал: «А это моя вторая причина».
Маккол кивнул:
– Да, уругвайцы молодцы. Они любят нацистов не больше, чем мы. Какие новости из Буэнос-Айреса?
– Сюда подходит буксир. Везет сварочное оборудование и листовой металл. Будет здесь завтра утром.
– Будь я уругвайцем, – мечтательно проговорил Маккол, – наложил бы арест на весь груз, как только судно войдет в порт.
– Хорошая идея, – пробормотал Мартин и через несколько секунд добавил: – Меня беспокоит «Такома».
– «Такома»? – в первый момент не понял Маккол. – Ах да, это немецкое торговое судно, которое уже давно здесь стоит.
Мартин кивнул.
– А что тебе не нравится?
– Они могут его использовать, причем для разных целей. Скажем, как подсадную утку, или для передачи сообщений, или даже для того, чтобы тайком провести кого-то на борт. Оно может оказаться очень полезным. Его капитан – сущий головорез и сделает все, что от него потребуют. Я приглядываю за ним. Если удастся найти повод, можно будет интернировать его за активное содействие военному кораблю воюющей страны. – Интриги такого рода были хлебом Мартина.
– Лангманн уходит, – сообщил Маккол.
– Вероятно, он приходил, чтобы обсудить приготовления к похоронам. Они собираются устроить грандиозное зрелище. Нельзя их за это винить. Что ж делать, если нет ничего, кроме похорон, чтобы завоевать народные симпатии, – сказал циничный Мартин.
– Когда состоится церемония? Завтра?
– Сегодня, – ответствовал Мартин, – в 16 часов.
Последовало долгое молчание. Маккол наблюдал, как Лангманн вышел на берег, сел в машину и уехал. Мартин упорно смотрел в потолок.
– Мы должны придумать что-нибудь еще, – вздохнул он.
– Согласен, – оживился Маккол. – Харвуд ждет от нас решительных действий. Он выиграл свое сражение благодаря боевому наступательному духу и вправе требовать от нас того же.
– De l'audace, et encore de l'audace et toujours de l'audace! [31] – проговорил Мартин.
Маккол задумчиво повторил фразу с выраженным дартмутским акцентом.
– Кто это сказал? – спросил он.
– Дантон. [32]
31
Отвага, снова отвага и всегда отвага! (фр.)
32
Дантон Жорж Жак (1759–1794) – деятель французской революции, один из вождей якобинцев.
Маккол заметил:
– Слыша новое иностранное изречение, я всякий раз прихожу к выводу, что англичанин сказал бы лучше. –
Мартин ухмыльнулся:
– Например?
Британский военный атташе не был намерен уступать.
– Харвуд сказал лучше, – ответил он. – «Моя цель – уничтожение».
– Уел, – мирно согласился Мартин.
В семь часов утра подошел буксир и пришвартовался к причалу таможни для досмотра. Через час владелец похоронного бюро привез из города тридцать шесть гробов, которые переправили на линкор. За всем этим наблюдал Маккол.
– Скоро я должен буду уйти, – сообщил он.
– Действуй, – меланхолично заметил его товарищ, – а я пока посмотрю. Возвращайся, когда сможешь. Кстати, ты бы лучше побрился и привел себя в порядок, а то коммодор отметит твою неопрятность в корабельном журнале.
Одеваясь, Маккол заметил:
– Лангсдорф тоже всю ночь на ногах.
Человек, который делал все от него зависящее, чтобы уничтожить немецкого капитана, кивнул и с искренним сочувствием заметил:
– Бедолага…
Маккол находился вместе с Миллингтон-Дрейком. Причем попасть в здание миссии ему удалось с изрядным трудом. Его все еще осаждали добровольцы. Люди вели себя спокойно, соблюдали порядок, но толпа блокировала улицу и вход в миссию. Машина военно-морского атташе была припаркована на противоположной стороне улицы под деревьями, и водитель – приятель Лотте прогуливался рядом с обеспокоенным выражением лица. Он обернулся, чтобы посмотреть, не идет ли Маккол, потом взглянул на часы и нахмурился. Вздохнув, он снова принялся мерить шагами улицу. Неожиданно его лицо прояснилось. Он украдкой оглянулся на посольство, не наблюдает ли кто за ним, и радостно замахал рукой.
По улице бежала Лотте в легком летнем платье. Когда девушка приблизилась, он сказал:
– Я думал, что уже не увижу тебя.
– Почему? – улыбнулась она. – Ты сейчас занят?
Парень кивнул.
– Увидимся вечером? – с надеждой спросил он.
– А может быть, днем? Сходим на пляж.
Юноша удрученно покачал головой:
– Очень жаль, но сегодня не получится. – Краем глаза он заметил Маккола, выходящего из дверей миссии, и забеспокоился: – Осторожно, он идет.
– Кто?
– Английский капитан. У него специальное задание, и я должен его отвезти.
Лотте надулась.
– Ты часто приглашаешь меня на пляж, и я всегда соглашаюсь. Единственный раз я пригласила тебя, и ты отказываешься…
Тактика оказалась верной, и девушка получила информацию, которая была ей необходима. Водитель пробормотал:
– Но ведь мы едем в Пунта-дель-Эсте.
Теперь она могла позволить себе приветливо улыбнуться.
– Это меняет дело. А зачем вы туда едете?
– Ты считаешь, он мне докладывает? Сказал, что хочет искупаться и подышать воздухом.
Маккол был уже близко, и парень поспешно спросил:
– Так как насчет вечера?
Лотте очаровательно улыбнулась и сказала:
– Конечно.
Она удалилась, одарив капитана внимательным взглядом, который он не мог не заметить. Забравшись на сиденье, он спросил:
– Кто это?
– Моя девушка, сэр, – гордо ответил водитель.
Машина вздрогнула, лязгнула, подпрыгнула и резко рванула с места. Маккол хотел было выразить надежду, что у парня рука легче с девушками, чем с машинами, но воздержался и только поерзал на сиденье, стараясь занять более удобное положение. Ехать предстояло два часа.