Последний полет «Ангела»
Шрифт:
— Ты что? — опешил Олег.
— Алеша, вы… вы… — Тая как-то сникла, сжалась при одной только мысли, что такое может произойти.
— Что я? — продолжал Алексей. — Конечно же, я от всего сердца желаю, чтобы ничего подобного не произошло ни с вами, ни с кем-либо другим. Но одних пожеланий в таком деле мало.
В комнате долго стояла тишина. Тая, хлопотавшая с чаем, пока говорил Алексей, опустилась на краешек стула да так и осталась сидеть — тихая, погрустневшая. Олег машинально поглаживал переплет сборника работ об НЛО, который перед этим показывал Алексею.
— Я как-то не подумал о твоей работе в таком плане, — проговорил он. — Нет-нет, конечно
— Военные преступники не могут быть «бывшими», — поправил его Алексей. — Я по аналогии с твоими НЛО, которые ты пытаешься установить, свои «объекты» иногда называю тоже сокращенно — НПО: Неопознанные преступные объекты. И если твои НЛО могут быть, могут не быть, то мои должны устанавливаться с абсолютной точностью.
Они еще недолго поговорили тогда, разговор не очень складывался, главное было сказано.
— Приезжай с Герой, — прощаясь, пригласил Олег.
— Обязательно, — пообещал Алексей. Говорить, что не виделся с Герой, не стал.
Прошло несколько месяцев, прежде чем Алексей почти избавился от той робости, с которой впервые вошел в старинный особняк на тенистой тихой улице. Но чем бы он ни занимался, какие бы поручения ни выполнял, он не забывал о наказе дяди Егора — хоть на краю света отыскать палачей рода Адабашей. А все его усилия пока ни к чему существенному не привели. Не удавалось нащупать хотя бы ниточку, ухватившись за которую, можно было бы увереннее вести поиск. Да и сложно все оказалось: ни свидетелей, ни каких-либо следов преступления.
Алексей в местном архиве изучил документы о партизанском движении в крае. Он читал воспоминания партизан и подпольщиков, донесения командиров партизанских групп, чудом уцелевший архив отряда «Мститель» — он читал все это, и героические деяния людей открывались ему.
Майор Устиян подсказывал, советовал, на что ему следует обратить внимание в первую очередь. Алексей поражался памяти майора — тот помнил мельчайшие подробности давно миновавших событий.
В одном из сборников документов, изданных областным архивом вскоре после войны, был опубликован Акт Чрезвычайной комиссии по установлению зверств немецко-фашистских оккупантов на территории области. В этом документе назывались населенные пункты, города, районы, и против каждого из них стояли три цифры: сколько всего там было замучено и расстреляно людей, в том числе мирных жителей и военнопленных. С трепетом отыскал он: «Адабаши — 176 человек». Под графой «военнопленные» здесь стояла черточка — прочерк. Да, так оно и было — только женщины, старики, дети легли в противотанковый ров, который вырыли своими руками, чтобы остановить чужеземное нашествие. Захватчики нелегко, но перешагнули через ров, их не остановили на этом рубеже, однако на других таких же рубежах их снова встречали огнем и мужеством. Пришел час, и их погнали обратно.
В воспоминаниях свидетелей зверств оккупантов, написанных сразу после освобождения области, по горячим следам, часто упоминался начальник особой зондеркоманды «Восток» майор Гайер. Однако в трофейных документах Алексей не нашел ни одного упоминания о дислокации на территории области во время оккупации такой зондеркоманды. Не удалось ничего обнаружить и о Гайере — словно бы его и не существовало, призрак да и только. Оставалось только предположить, что каратели сами себя называли командой «Восток», а официально у нее,
«Гайер» переводится с немецкого как «Коршун», удобно для клички. Возможно, и уцелевшие жертвы расправ, и бывшие полицейские принимали за фамилию именно кличку? Откуда было им знать фамилию эсэсовца довольно высокого ранга? Были разночтения и в звании палача. Одни его запомнили майором, другие утверждали, что он — подполковник. Или Гайер-Коршун делал быструю карьеру, или речь шла о разных лицах… В любом случае он тщательно заметал свои следы. Мешали и чисто временные обстоятельства: с тех дней прошло уже четыре десятилетия. Годы отделили прошлое плотной, почти непроницаемой завесой. Временами Алексею казалось, что пройти сквозь нее невозможно.
В беседе с Туршатовым Алексей упомянул о письме Ганса Каплера. Когда к ним в университет приехала студенческая делегация из Мюнхена, Ганс сразу понравился Алексею. Он был свойским парнем, его энергия и глубочайшая убежденность, что надо всем лечь на рельсы, чтобы остановить «ядерный экспресс», как он именовал гонку вооружений, вызывали глубокую симпатию. Он много рассказывал об антивоенных маршах молодежи, а на виске у него белел тоненький шрам — след кастета неонациста.
Алексей и Ганс много разговаривали о жизни, о тех проблемах, которые волновали их обоих. Конечно, зашел разговор и о судьбе рода Адабашей, о письмах Ирмы Раабе Егору, о том, что Алексей пытается найти следы карателей. Он рассказывал все это и вдруг прикусил язык: «Ганс — немец, зачем же я ему говорю о том, что, наверное, вызывает раздражение? Он ведь наш гость».
— Ладно, Алекс! — хлопнул его по плечу Ганс. — Не смущайся, выкладывай дальше. Я и не такое слышал о паскудстве этих проклятых наци. Первое время мне было даже стыдно за то, что я немец, но теперь я вспоминаю вашу пословицу: в каждой семье случаются выродки.
— Немного не так.
— Я знаю, как правильно сказать, но мне так больше подходит.
Ганс оказался из тех людей, которые были убеждены, что никакие десятилетия, самые длинные сроки не должны изгладить из памяти человечества преступления фашизма.
— Скажи, Алекс, чем могу тебе помочь? — спросил он после того, как Алексей закончил свой рассказ.
— Понимаешь, у меня две цели, — горячо втолковывал Алексей, — разыскать этих карателей и выяснить судьбу Ирмы Раабе.
— Первую цель я понимаю, — размышлял вслух Ганс, — я бы тоже такое никогда и никому не простил. Но зачем тебе эта Ирма?
«Как ему это объяснить получше, попонятнее?» — прикидывал Алексей. Надо обязательно сказать о том, что большая любовь — это факел, искры которого не должны погаснуть, даже если столько лет прошло. Нет, так ему ничего не объяснишь, Ганс — рационалист, ему надо говорить о том, что произрастает на земле, а не о таких «отвлеченных» материях, как любовь.
— В последнем письме моего дяди есть просьба: если с ним что случится, сообщить об этом Ирме Раабе, — Алексей был уверен, что это Ганс поймет. Он тихо добавил: — Дядя Егор написал это письмо как-то странно, не так как всегда. Наверное, чувствовал, что предстоящий бой может быть для него последним. Ведь говорят же, что опытные солдаты многое предугадывают. Мама рассказывала, как однажды в партизанском отряде дядя весь вечер точил финку. Его спросили: «Зачем?» Он ответил: «Не знаю, но так надо». Ночью этот нож спас ему жизнь, — Алексей вдруг вспомнил, кому он это рассказывает, и покраснел. Но тут же заговорил снова: — Так и получилось — тот бой действительно стал для него последним.