Последний порог
Шрифт:
Копы, патрулировавшие накануне улицы славного города Такстона, что в штате Северная Дакота, столкнулись с Римо, когда он, облаченный в черную майку и черные слаксы, брел по середине проезжей части улицы, непринужденно сдергивая с ветровых стекол щетки от дворников и напевая “Ответ носится по ветру”. И когда копы запихивали его на заднее сиденье патрульной машины, то, разумеется, не заметили, что кожа Римо даже не покрыта мурашками — хотя одет он был более чем легко, а на улице было четырнадцать ниже нуля по Фаренгейту.
А Римо ничего им не сказал. Только предъявил удостоверение
И до сих пор ожидал.
Ожидал, пока его призовет к себе судья Декстер Т.Амброуз-младший, которого в участке звали “Декстер-висельник”. И были не правы — по крайней мере, до тех пор, пока обвиняемые, представавшие пред светлые очи Декстера, не состояли в преступном сговоре… или имели связи, или пару лишних долларов. Такие люди, как правило, сталкивались с деликатной и нежной стороной сложной натуры Декстера Т.Амброуза — поскольку пламень и меч были припасены им для тех, кто был беден, сир и у кого никаких связей не было.
Было девять часов утра. Римо давно уже не требовалось смотреть на часы, чтобы узнать точное время; часа через два он рассчитывал отсюда выбраться — а пока ждал; он терпеть не мог торопиться. Почти весь вечер накануне он потратил как раз на то, чтобы разыскать судью Декстера Т.Амброуза — но безуспешно: того не было ни дома, ни в квартире его любовницы, ни в тех местах, где его обычно можно было найти, и Римо понял, что самый быстрый способ с ним встретиться — это очутиться перед ним утром на скамье подсудимых.
И теперь он уже шестой час стоял, облокотившись на бетонную стену камеры и полностью игнорируя непристойные звуки и бессвязные слова, исходившие от девяти других пьянчуг, волею судьбы оказавшихся с ним в одном помещении.
Большинство из его сокамерников уже пробудились и сейчас представляли собой разношерстную, но одинаково грязную кучку отбросов, с нетерпением ожидавших вошедшего в привычку визита в суд и бесплатного билета — в один конец — в тюрьму округа.
Пробуждение одного из них — здоровенного, похожего на спившегося ковбоя мужика в желтой рубахе, рваных джинсах и длинной куртке из овечьей шкуры — сопровождалось громкими воплями. Закончив выражать на свой лад безусловный протест, который вызывало в нем наступление еще одного дня его безрадостной жизни, узник, шатаясь, поднялся на ноги, окинул камеру взглядом и, икнув, проковылял к стоявшему в углу Римо.
— Ты, — хмуро процедил он. — Давай сигарету.
— Не курю, — с сожалением ответствовал тот.
— Тогда стрельни! — вольный наездник начинал терять терпение.
— Удаляйся от берега, пока вода не накроет тебя с головой, — посоветовал ему Римо.
— Погоди-ка, задохлик. Ты что же, не хочешь дать Дяде закурить?
— Больше того, я не дал бы тебе закурить, даже если бы был П.Д.Лориллардом. Иди, понюхай у коровы.
— Ты, сукин сын, дохловат, штобы так со мной говорить-то, — задумчиво заметил ковбой, расправляя широкий кожаный ремень.
— Это так, — согласился Римо.
— А я мужик немаленький, и мне в облом слушать твою туфту, — не унимался тот.
—
— Потому я щас тебя размажу по стенке.
— Заметано. Действуй, приятель, — подбодрил Римо. Отведя назад напоминавшую полено правую руку, ковбой нанес Римо сокрушительный удар в лицо. Удар не достиг цели. Ковбой с удивлением почувствовал, как вокруг его кулака сомкнулись пальцы правой руки Римо; потом затрещали кости — крак, крак, крак; ковбой закричал. Левая рука Римо зажала ему рот, чтобы криков не было слышно, затем пальцы его коснулись пучка нервных окончаний на давно не мытой шее противника, и туша потерявшего сознание всадника степей мешком рухнула на пол.
Перед стальной решеткой камеры возникла массивная фигура блюстителя порядка.
— Ну, вы, кретины, — деловито изрек он, — на выход. Порядок такой: Мастерсон, потом Боффер, потом Джонсон… — он зачитал список из всех десяти фамилий.
Римо подошел к решетке.
— Я Боффер, шеф. Давай меня первым. Мастерсон никак не может продрать глаза.
Римо указал на растянувшееся на полу массивное тело ковбоя.
Надзиратель взглянул на Мастерсона, затем снова в список, и наконец кивнул.
— Идет. Пошли, Боффер. Судья не любит, когда его заставляют ждать.
— Не хотел бы его заставлять, — ухмыльнулся Римо. Отперев решетку, надзиратель выпустил Римо в коридор, затем снова тщательно ее запер.
— Сюда, — кивнул он, и, когда Римо зашагал впереди него по коридору, заметил: — А ты на обычного ханыгу вроде бы не похож. Чего сюда загремел-то?
— Видно, просто повезло, — отозвался Римо.
— Если нравится умничать — валяй дальше, — с обидой заметил полисмен, — но с судьей у тебя это не пройдет. Так что если не хочешь провести здесь ближайшие полгода, мой тебе совет — не выпендривайся.
— Что, крут судья? — спросил Римо у полицейского.
— Не то слово, — ответил тот.
— А я слыхал, что он вроде помягче с большими ребятами. Ну, с теми, у кого есть пара лишних баксов.
Надзиратель нахмурился.
— Ничего не слыхал про это.
— Да нет, я так.
Заседания суда, проводившиеся в светлой, с высоким потолком комнате на втором этаже полицейского участка, обычно не занимали много времени. В данный момент двое полицейских, стоя перед судьей Амброузом, высоким широкоплечим мужчиной с блестящей лысиной и тонкой полоской губ на бледном лице, рассказывали, как они задержали подсудимого, когда тот в три часа утра срывал дворники с машин, запаркованных на Мэдисон-стрит.
Судья Амброуз кивнул в такт последнему слову и перевел на Римо колючий оценивающий взгляд.
— У вас есть что сказать суду, прежде чем будет оглашен приговор?
— Разумеется, дружище, — подмигнул Римо.
Сделав несколько шагов вперед, он оказался прямо перед скамьей, на которой восседал судья, и, сунув руку в карман, передал представителю правосудия вчетверо сложенную бумажку.
Отступив назад, Римо следил, как судья медленно ее разворачивает. Бумажка оказалась запиской, в которой значилось: “Поговорим наедине, ваша честь”.