Последний порог
Шрифт:
Андреа поцеловала отца и ушла к себе. Бернат возобновил хождение по комнате.
Придуманный им план освобождения Милана Радовича был довольно логичным. В мае он побывал в Париже и на следующий же после приезда день обедал в одном из дешевеньких ресторанов в окрестностях Монмартра со своим старым другом Мариусом Никлем. С тех пор как они не виделись, Мариус словно помолодел: морщины на его лице стали менее глубокими, чем несколькими годами раньше, а глаза лихорадочно блестели. И все-таки Бернату показалось, что Мариуса, как и всех, вынужденных жить в эмиграции, гложет тоска по родине, в каждом его движении, жесте, интонации голоса чувствовалась горечь человека, лишенного родины. Они говорили
— Выхода нет, — говорил он, — немцы заражены нацизмом.
— А народ? — спросил Мариус.
— Да, и народ. Я знаю вашу теорию о народе. Умная теория, но всего лишь теория. Практика же доказывает другое. Гитлер околдовал ваш народ. Я не слышал ни о каком сопротивлении, не могу назвать ни одного подобного случая.
Спорили страстно, но Бернат все больше и больше загонял Мариуса в угол.
— Есть в Германии патриоты, — проговорил старик, — поверьте мне, что есть. — И он рассказал о своем побеге. Бернат изумленно слушал. — Мне, например, помог бежать Хорст Шульмайер, майор из армейской контрразведки.
— Вы все это придумали, — улыбнулся Бернат — что бы убедить меня. Думаете, я позабыл, что вы рассказывали об офицере-гомосексуалисте? — Бернат подозрительно уставился в сверкающие глаза старика: — Это с вашей стороны нехорошо. Я помню даже то, что вы назвали загадкой. — Бернат наморщил лоб, желая как можно точнее вспомнить слова Мариуса: — А сказали вы примерно так: «Шульмайер ненавидит нацистов, но делает исключение для Гейдриха». В этом и была вся загадка.
Старик откусил кончик сигары, закурил, не сводя взгляда с Берната. В ресторане осталось лишь несколько поздних посетителей да парочка влюбленных, забывших обо всем на свете. Официанты быстро убирали со столов тарелки, приборы, меняли скатерти. Бернат наполнил стаканы.
— Позже я разгадал загадку, — тихо сказал старик. — Никому другому я не сказал бы этого. Но вам, Бернат, скажу. В вас я уверен, так как знаю, что вы антифашист. Но не только поэтому... — Мариус огляделся по сторонам: — Еще и потому, что вам это когда-нибудь может пригодиться.
— Для чего? Для разгадки тайны?
— Вот именно. Это далеко не пустяк, уж можете мне поверить. Я вам говорил, что Хорст доверял мне. Ведь правда, говорил? Мне одному доверял. Рейнхард Гейдрих... — Он снова пристально посмотрел на Берната: — Скажите, прошу вас, что вы знаете об этом странном человеке? Кроме того, что он начальник СД и гестапо?
Бернат пожал плечами, задумался, а лотом ответил:
— Ничего. Собственно, я ничего о нем не знаю.
На морщинистом лице Мариуса появилась слабая улыбка.
— Вот видите. В этом все и дело. О Рейнхарде мир знает очень мало, вернее сказать, почти ничего. До сих пор непонятно, как этот еще сравнительно молодой человек стал третьей по значению личностью в рейхе.
— Третьей? — удивился Бернат и спросил: — А Геринг, Гесс, Гиммлер, Борман?..
— Нет-нет! — протестующе поднял худую руку Мариус — Не продолжайте. Я сам вам объясню. Научитесь, Бернат, оценивать стоящих у власти по их действительному влиянию. Знаете, в чем разница между Герингом и Гейдрихом? Гейдрих знает о рейхсмаршале все, а тот о нем почти ничего не знает. Ясно? Власть и фактическая сила в политике часто зависят от количества и качества компрометирующего материала, известного данному лицу. Не забывайте этого, Бернат. В этом и заключается сила и могущество Гейдриха. Вот почему ему угрожает Канарис, который тоже много чего знает. — Мариус
Так вот, семья, в которой родился Гейдрих, именно такая музыкальная семья — поклонников классической музыки, ее проповедников. Отец Рейнхарда — директор консерватории, культурный, разносторонне образованный человек. Очень скоро выяснилось, что Рейнхард не просто играет на скрипке, его игра очаровывает, изумляет не только родных, но и друзей, постоянно собиравшихся у них на музыкальные вечера. Среди них бывал и Хорст Шульмайер — литературная надежда в жанре новеллы. Вполне естественно, что дружба между молодыми людьми начала постепенно крепнуть. Странно, что оба они поступили в военную школу. Как понять это? В Галле этого не поняли. — Мариус помахал перед лицом рукой, разгоняя дым. — Позже я узнал, что Хорст страшно боялся, чтобы Гейдрих не узнал об его противоестественной наклонности. Ему казалось, что он не переживет такого позора, покончит с собой.
К сожалению, офицерское училище и военная служба нисколько не излечили Шульмайера, а еще более обострили его порок. Гейдриха назначили в военную разведку. Хорсту тоже не нравилась строевая служба, слишком сильна была в нем тяга к литературе и искусству, он искал для себя службу, где мог бы пользоваться сравнительной свободой и где не надо было постоянно носить военный мундир. Так он стал офицером контрразведки. В его выборе сыграла известную роль болезненная наклонность, которую он уже считал вполне естественной. И это — поверьте мне — было с его стороны вполне рациональным, давало ему возможность держать свои любовные дела под покровом конспирации. Затем друзья на некоторое время расстались. — Мариус поднял бокал, кивнул и выпил. — Канарис, возглавлявший абвер, обратил внимание на образованного, способного Хорста, перевел его в свой штат и стал поручать ему особо важные задания, которые тот превосходно выполнял. Вам, конечно, известно, что Гитлер еще до прихода к власти создал пресловутый штурмовой отряд СА под командованием Рема, а позже свою личную охрану из СС, которую возглавил Гиммлер.
— Это мне известно, — сказал Бернат.
— Но вы не знаете, что контр-адмирал Канарис еще до прихода к власти внимательно присматривался и к тому, и к другому. Поэтому-то сподвижники Гитлера и ненавидят его. Скажите, Бернат, можете вы себе представить, какие данные хранятся в сейфе и в голове Канариса? Я говорю о данных, компрометирующих нацистских вождей.
— Я охотно познакомился бы с хранящимися у Канариса данными, если бы мог, — улыбаясь ответил Бернат. — Конечно, только в качестве журналиста.
Мариус закашлялся, лицо у него покраснело. Бернат налил ему воды. Старик отпил несколько глотков, затем тихим сиплым голосом продолжал:
— Тем временем Гейдриха выбросили из армии. Дело было запутанное и сумбурное. Женщины, шантаж, изнасилование... Не знаю, какая из этих версий соответствует действительности.
— Это не существенно, — заметил Бернат.
— Именно, но важен сам факт. Гейдриха уже тогда считали крупным специалистом. Он и вправду был прекрасно подготовленным шпионом. Он тяжело переживал этот скандал, стыдился и был очень зол, прямо-таки полон ярости. Это можно понять, не так ли? Карьера была испорчена. Его отстранили от власти, его никуда не приглашали, он не имел права посещать офицерский клуб, участвовать во встречах однополчан... Власть заклеймила его презрением.