Последний пожар
Шрифт:
Однажды кум ехал на возу с соломой. Взрослые мальчики подожгли тряпку и сунули под верёвку, которая держала бастрик. Когда показался белый дым, обрадовались – «будет теперь знать, как бичом махать». Слава весь вечер ждал прихода участкового милиционера, но тот не пришел, а Кум больше не бил никого плетёным кнутом. Не бил, потому что к нему никто не стал прицепляться.
Слава подбежал к жестокому человеку. Перебарывая страх, спросил о проходне, полагая, что бич он не взял на озеро.
– Опоздал, хлопчик. – Нараспев говорил вообщем-то не страшный этот Кум. – Знатьё – придержал. Не ловится у тятьки?
– Нет, – мотнул головой
– Не держи на меня обиду. Я, любя поучил, чтоб ты не лез к саням, не попал под полоз. Мы также в зацеплялки играли. На раскате санями мне придавило ногу так, что захрустели косточки, и долго я ходил с батожками. Так-то. Игра может привести к больнице, к гипсу. Ты хочешь без ноги остаться? …Вот и я не хочу, чтобы мальчишкам ноги санями переезжало. Проходню я отдал Анисиму. Поди, ему не трэба. Поспешай. Знаешь дядьку Анисима?
Анисима знал. За глаза в деревне звали Февралём, а жену – Февралиха. Анисим умел строить аэросани и ездил, на дальние озёра, где, по его словам, много прожорливых щук. Иногда дядя Февраль разрешал им посидеть в кабине аэросаней, а случалось, и катал. Но случалось это тогда, когда в колхозе давали получку. Аэросани громко трещали двигателем, а собаки почему-то злились и бросались на лыжи.
«Знал бы, что у него, так сразу и спросил, – думал мальчик, отыскивая глазами фигуру отца. – А то ведь три раза мимо пробегал». Анисим Бабкин тоже встретил его без радости и восторга, хотя он дружил с его сыном в первом классе, а потом их определили в разные школы. Они с Виталиком стали видеться редко. Мужчина сбросил на лёд рукавицы – тянул большого окуня. Слава тоже снял варежки. Руки у него горели, щеки раскраснелись, а ногам стало тесно в валенках от нестерпимой жары. Он отошел в сторону, чтобы не мешать. Терпеливо ждал, когда окунище окажется на льду.
– Беги к дедушке Макару. Он старый, но хитрый.- Говорил Бабкин, рассматривая добычу. Слава немного обрадовался за Виталькиного отца, но и сожалел, что еще никогда не ловил таких огромных рыбин. Ему попадали на удочку чебаки, пескари; щучат, ловил в речке Чачанге петлёй. Он вырастет и научится добывать большую рыбу. Отец однажды принёс пять огромных налимов. Они лежали на столе, как поленья, но мама не хотела печь из них пироги, не стала варить и уху. Они с отцом сами испекли пирог. Получилось не хуже, чем у мамы. Даже бабушке пирог понравился. Почему, размышлял Слава, вытирая под шапкой вспотевший лоб. – Из сорожек мама пекла пироги и котлеты стряпала из щук, а вот из налимов ничего не хочет делать. Даже пирог не попробовала. Почему? Слава бежал обратно. Недалеко от Берёзкина видел дедушку, но пробежал мимо, не заметив у него никакой проходни.
– Дедушка! – по слогам говорил мальчик, помня, что старик плохо слышит. – Проходню дайте папе.
Дед Макар молчал, но внимательно смотрел на Славу, припоминая, кому он доводится сыном, кому внуком. В выцветших когда-то голубых глазах были доброта и участливое внимание. «Даст, – подумал Слава. – Хоть бы дал скорей. Отец сколько времени ждёт, а я всё ищу эту замечательную штуку, которая помогает ловить рыбу. У дедушки большая щука и много окуньков. Значит, проходня у него. Но где она? Может быть, он её в кармане держит? Они бы тоже смогли принести такую рыбищу, и мама тогда не ругалась на папу, что он попусту время проводит в компании неинтеллигентных субъектов.
– Говори шире, внучок. С гражданской оглох. Мы пушку сделали деревянную. После третьего выстрела
– Дедушка, папа заждался меня. С утра бегаю. У него рыба мало клюёт. Дайте мне скорей проходню, и я побегу. Потом верну. Честное слово.
– Погоди, паря, не свиристи, – мотнул головой дед. – Погодь, поговори с дедой, а я с тобой. Ты только не позабудь меня старого. Запомни. Всё запомни. Небо, берега, берёзку в инее. Видишь, солнышки. Их сегодня три. Одно – лишь настоящее, а два пасолнцы. Так их зовут. Они ложные. Ложь всегда с правдой обретается. Бывает ложь во спасение, как бы вынужденная или нечаянная. Не хочешь врать, а соврёшь. Иначе не можно прожить на белом свете.
– Я никогда не обманываю. Всегда говорю правду.
– Хороший ты человек начинаешься. Таким и расти. Но трудно тебе будет. Хорошему человеку всегда трудно. На германском фронте в первую мировую войну мне крестьянскому парню офицерское звание дали. Гордился этим. Георгиевский крест и две медали за храбрость у меня были. В армии Александра Васильевича Колчака за порядок воевал со своими же крестьянами на Восточном фронте. Стал думать, и понял, что надо за новую жизнь драться. Перешел к красным. Командовал ротой. Орден Красного Знамени вручили мне. Под Иркутском приказали расстрелять пленных офицеров и солдат, которые сдались. Опять я подумал, что это несправедливо. Отказался, а меня и разжаловали, отобрали орден. Отправили на исправление. На другой войне ранило меня, и отправили домой. Поставили колхозом командовать. Голодно жили люди, выдал я на трудодни вдовухам просо, чтобы детям кашу варить, чтобы не умирали рано они. Подумал, пусть меня одного сегодня накажут, чем другие будут голодом болеть и умирать. Кто-то сообщил о моём поступке. Приехали и арестовали. Судили недолго. Зато срок дали долгий. Отправили сюда лес заготавливать. Так вот и прожил свои годочки. Всё вроде сделал, что мог, вот и жить устал…
Слава почувствовал неожиданный рывок, и потерялся.
– Дедушка, кто-то рвётся!
– Коли рвётся, так и, тягая помалу, – произнёс равнодушно дед, вытирая нос.
– Но я, не умею! – взмолился мальчик. – Оборвётся.
– Ты не суетись, коли хочешь чего достичь. Не беги за всеми вслед.
Спина у мальчика занемела, а руки вдруг устали, но он тянул лесу, на конце которой кто-то отчаянно сопротивлялся, пытаясь уйти под санки.
– Дедушка, помоги! – попросил мальчик.
– Ты свою рыбу должен поймать сам. Упустишь – сам. Поймаешь – сам. Надейся на себя. Некого будет корить, не на кого будет вину перекладывать. Ослабь. Пусть погуляет. Лунка у меня большая. Тихо подводи…
Большой окунь с широкими полосами парил на снегу, словно разогретый кусок металла. Мальчик смотрел на большую рыбу и радостно улыбался. Таких окуней и отец не приносил с рыбалки.
– Улыбку спрятай, паря, чему тут радоваться. Поймал и поймал. На то мы и пришли сюда. Раз ты пищу добываешь, значит, серьёзный человек.
– Где же она? – встрепенулся Слава.
– Не свиристи, как перепел. Всё узнаешь. Здесь она. И нет её, – словно собираясь с мыслями, дед снял шапку с кожаным верхом, пригладил короткие желтые волосы.