Последний путь Владимира Мономаха
Шрифт:
Возгордившись своей победой, Олег стал хватать ростовцев и заковывать в цепи. Затем устремился в Суздаль. Горожане сдались ему. Здесь он тоже схватил своих противников, одних изгнал, у других отнял имущество. Так же он вел себя и в Ростове. Посадив в этих городах верных людей, князь стал собирать в тамошних диких землях богатую дань.
В Новгороде сидел посадником старший сын Мономаха Мстислав. Он написал Олегу:
«Уходи из Суздали в Муром, не сиди в чужом городе. Я пошлю боярина к отцу и буду просить его, чтобы он помирился с тобой, хотя ты убил в сражении
Олег получил послание в глухом погосте, куда лесные жители свозили ему дань. На дворе тиуна лежали кучи мехов, кадушки с медом и бочки со смолою. Погост был расположен на опушке черного леса. С полсотни курных изб раскинулись в беспорядке на отлогом холме; к ним вела песчаная ухабистая дорога. Одна из хижин отличалась от прочих величиной и затейливой резьбой коньков на крыше. В ней жил тиун, а в дни, когда на погост приезжали княжеские мечники, они ночевали здесь, спали на лавках, и каждому из них полагалось по две курицы на день, не считая печеных хлебов, проса, солода и остального довольствия.
На этот раз в избе остановился князь Олег. Когда глаза привыкли к полумраку, можно было разглядеть при мутном свете единственного окошка, затянутого бычьим пузырем, очаг в углу, скамьи вдоль закопченных стен, прочно сбитый стол. На деревянных крюках висели, поблескивая медными бляхами, конские уздечки, а на одном князь повесил свой меч в ножнах из черного скарлата. В низкой избе пахло дымом, кожей, овчинами, железом оружия.
Олег, в голубой рубахе с золотым оплечьем, сидел за столом. Он хлебал деревянной ложкой горох со свининой. Время наступило уже не обеденное, и солнце высоко стояло на небе, но князь только что вернулся из далекой поездки и проголодался. Пища после большого перехода верхом на коне казалась ему слаще царьградских яств, и все-таки он хмурился. На дворе стояла осенняя погода, шел мелкий дождь, из леса тянуло запахом хвои и грибной прели.
Муром, Ростов, Суздаль… Все богатые города с каменными церквами, укрывшиеся за бревенчатые стены. Полные всякого пушного зверья леса. Правда, далеко от великих торговых путей. Но князь знал, что по Волге и Оке лежит прямая дорога в Хвалынское море, в заманчивую Перейду. И вот можно снова выронить из рук все эти богатства по проискам врагов.
На лавке в числе других дружинников сидели Иванко Чудинович, бывший вышгородский посадник, и Борей, старший конюх, княжеский любимец. Все молча наблюдали за тем, как князь ест.
– Что слышали? – спросил Олег, повернув голову в сторону сидящих на лавке, но не отрываясь от еды и глядя угрюмо на земляной пол.
– Слух есть, что к князю Мстиславу новгородцы пришли, – ответил невеселым голосом Иванко. – Только кто знает, правда ли это?
– И ростовцы, – добавил Борей.
Олег, держа кусок мяса в ложке, а в другой руке кусок хлеба, сердито посмотрел на дружинников:
– Устрашились?
Иван ко Чудинович, старый боярин с седеющей бородой, вздохнул и ответил за всех:
– Разве мы оставляли тебя одного на поле битвы? Не боимся смерти. Но много воинов у князя Мстислава. О тебе помышляем.
–
– Голову свою потерять можешь.
– Горько голове без плеч. У других волости, полные лари серебра. А у меня что? Плохо вы трудитесь на своего князя.
Бояре закашлялись. Олег перестал есть и в сердцах бросил ложку на стол.
– Не укоряй нас, князь, – продолжал Иванко, – мы все делим с тобой, труды и раны. А неудача преследует нас, как злой пес.
В это время на дворе раздался топот конских копыт, послышались голоса. Князь нахмурился и стал прислушиваться, повернув лицо к двери, скосив глаза в противоположную сторону. Борей проворно встал славки.
– Пойду посмотрю.
– Иди, – сказал Олег.
Он жил в вечной тревоге. Всего можно было ожидать. Вскоре низенькая дверь снова со скрипом отворилась, и старший конюх вернулся в избу, видимо чем-то взволнованный.
– Князь, вестник к тебе от князя Владимира Всеволодовича.
Олег встрепенулся:
– Какой вестник?
– Поп. Верхом на коне прискакал.
– Что ему надо?
– Грамоту привез. С ним княжеский отрок. Молоко на губах не обсохло.
Борей ждал, что скажет князь. Олег невольно пригладил непокорные кудри, подбоченился и приказал:
– Позови их.
Нагибая голову в двери, в избу вошел рослый человек, пресвитер, судя по его черной одежде под серяком, наброшенным на плечи от дождя. Вперед лезла широкая рыжая борода, и в глаза бросался румянец деревенского лица. За священником перешагнул порог совсем еще юный отрок, тонкий, как девушка, с большими синими глазами. Он был в нарядном синем плаще на красной подкладке, с серебряной запонкой на плече и в розовой шапке, опушенной белым мехом, при мече, слишком тяжелом для его чресел, в серебристых парчовых ножнах. Вероятно, сын какого-нибудь знатного дружинника. Видя, что князь стоит, опираясь обеими руками о стол, Олеговы люди неуклюже встали один за другим, гремя оружием.
Олег мрачно смотрел на послов. Иерей снял лиловую скуфью, и тогда открылся чистый пробор посреди рыжей головы. Отрок остался в шапке. В глазах его светилось мальчишеское любопытство, играла щенячья радость жизни.
Князь, неоднократно наблюдавший преклонение младших перед сильными мира сего, пристально посмотрел на отрока и спросил:
– Как звать тебя?
– Семен.
– Ты чей?
– Сын боярина Славяты. Олег усмехнулся:
– Боярина Славяты? Или уже не учат вас в Новгороде перед князьями шапку снимать?
– Сниму, – покраснев, по-детски улыбаясь, ответил Семен.
По той неторопливости, с какой отрок стянул с головы розовую шапку, Олег понял, что у Мстислава собрана против него большая сила.
Молодой отрок хотел еще что-то сказать, но священник бросил ему через плечо:
– Умолкни, чадо!
Снова обратившись к князю, он торжественно произнес:
– Прими послов, княже. От князя Владимира Всеволодовича и сына его Мстислава.
Князь рванул правый ус тонкими пальцами. На одном из них сверкал драгоценный перстень. Память о Феофании.