«Последний римлянин» Боэций
Шрифт:
Трудно определить жанр этого сочинения. Казалось бы, название указывает на его близость к «утешительным» произведениям Цицерона и Сенеки, от которых оно отстоит на несколько столетий. В то же время это и философский трактат, наставление в мудрости — «протрептик» [100] . Две первые книги «Утешения» [101] носят характер исповеди, но постепенно она переходит в философский диалог, почти монолог, напоминающий поздние диалоги Платона.
100
Немецкий исследователь Г. Узенер даже высказывал предположение, что Боэциево «Утешение» лишь переложение некогда утраченного «Протрептика» Аристотеля, однако это было опровергнуто научной критикой.
101
Оно
В «Утешении» проза чередуется со стихами — Боэций избрал довольно редко встречающуюся в античной литературе форму сатуры, т. е. своеобразного сочетания прозы и стихов. До него лишь несколько римских авторов прибегли к ней: видный деятель просвещения Варрон, писатель-сатирик Петроний, философ-стоик Сенека и Марциан Капелла, автор популярного в средние века сочинения «О браке Филологии и Меркурия». Однако сам факт использования сатуры в произведениях «утешительного» жанра не имеет аналога в предшествующей Боэцию литературе. Писатели последующего времени также избегали обращения к этой сложной форме, и лишь через семь столетий Данте, страстно почитавший Боэция, вновь прибег к ней при создании «Новой жизни». Форму Боэциева «Утешения», объединившую два различных жанра, можно считать в определенной степени новаторской для своего времени.
У Боэция каждый последующий прозаический текст как бы надстраивается над предыдущим, опирается на него. Понятия, данные в предшествующей прозе, рассматриваются на новой качественной ступени, а затем сказанное в прозаическом отрывке обобщается в кратком поэтическом резюме, подчас в аллегорической форме. В то же время стихи служат ступенью для перехода к обсуждению автором новых тем. Они несут в себе важные смысловые акценты и как бы позволяют взглянуть с высоты на то, что говорилось ранее. Стихотворные тексты у Боэция очень разнообразны как по своему содержанию, так и по форме. Это может быть обобщенный пейзаж или гимн звездоносному небу, историческая аналогия или изложение известного мифа, однако за всем этим обязательно скрыт более глубокий философский или нравственный смысл. В «Утешении» использовано около 30 метрических размеров.
Прозаический текст написан в форме диалога между узником и Философией, предстающей в образе богини. Поверженному и страдающему человеку не могут дать утешения Музы, стенающие вместе с ним, ибо отравой жалости к самому себе они разъедают его мужество. Внезапно над головой узника «явилась женщина с ликом, исполненным достоинства, с пылающими очами, зоркостью своей далеко превосходящими человеческие, поражающими живым блеском и неисчерпаемой притягательной силой; хотя была она во цвете лет, никак не верилось, чтобы она принадлежала к нашему веку, и трудно было определить ее рост. Ибо казалось, что в одно и то же время она и не превышала обычной человеческой меры, и теменем задевала небо, а если бы подняла голову повыше, то вторглась бы в самое небо и исчезла бы из поля зрения взирающих на нее людей. Она облачена была в одежды из тончайших нитей, их, как я узнал позже, она соткала собственными руками. На этих одеждах лежал налет прошлого, как на потемневших старинных картинах. На нижнем их крае была выткана греческая буква п, а на верхнем — ф. И казалось, что между обеими буквами обозначены ступени, как бы составлявшие лестницу, по которой можно подняться снизу вверх. Эту одежду рвали руки каких-то неистовых существ, растаскивавших ее частицы, кто какие мог захватить. В правой руке она держала книги, в левой — скипетр» [102] . Утешительницей Боэция становится Философия — персонифицированная Мудрость. Она заново проводит его по лабиринтам выпавшей ему судьбы, сопрягая ее с судьбой мира и вечностью. Факелом знания Философия освещает тропы, по которым души, «словно пьяные», бредут в поисках истины. Философия предстает в образе величественной женщины, однако она не неприступная госпожа, но чуткая и заботливая наставница, которой можно поверять свои сомнения и которая сопровождает ищущих истину в их странствиях. Чем прекраснее и глубже смысл, придаваемый человеком мудрости, тем вернее и прочнее сложит она ступени, ведущие к высшей истине.
102
Cons. I, pr. 1.
С помощью Философии Боэций осмысляет трагедию своей жизни не только в узколичном плане, но и в соотнесении ее с законами мироздания, в системе универсального космоса, неотъемлемой частицей которого является человек. Такая «космологизация» человеческой жизни, поглощающая и делающая не важными ее личностные аспекты, прямо указывает на неразрывную связь Боэция с античной философской традицией. Поэтому
Беседуя с Философией, Боэций от размышлений о своей участи постепенно переходит к рассмотрению природы судьбы (фортуны) — сюжет, неизменно популярный затем в средние века. Боэций и Философия рассуждают о преходящем характере таких благ, как богатство, знатность, высокие должности, слава, об иллюзорности человеческого благополучия, не подкрепленного духовностью, и подводят читателя к идее высшего блага. Это основная тема третьей книги.
В четвертой книге рассматриваются различные аспекты иерархии пребывающих в мире сущностей в их отношении к источнику всякого бытия, награды и наказания за человеческие деяния. Пятая книга посвящена толкованию соотношения высшего закона, управляющего миром, универсального разума, провидения и человеческого познания, свободы воли. Постигнув с помощью Философии сущность вещей, автор «Утешения» обретает несгибаемую силу духа и готов мужественно встретить смерть.
По мере усложнения рассматриваемых проблем диалог между узником и Философией все более «утяжеляется», утрачивает динамичность, однако в целом проза Боэция лаконична, изящна, соразмерна. «Утешение» насыщено не только сложнейшими философскими рассуждениями, но и художественными образами. Автору присуще поэтическое видение мира, его частые обращения к античной мифологии и истории подчас приобретают зрелищную выразительность, как, например, образ страдающего Орфея, исторгавшего своими песнями слезы из камня, или жестокого Нерона, хладнокровно оценивавшего достоинства телосложения убитой им матери. Боэций не только воспевает великую гармонию, царящую во вселенной, мировой порядок, но и создает картины природы спокойного или разбушевавшегося моря, земли, покрывающейся весной розовыми цветами, а осенью — наливными виноградными гроздьями, восхода и заката солнца. Даже самые сложные и отвлеченные проблемы он умеет раскрыть как философскими методами, так и чисто поэтическими средствами.
Избранная форма и цельная структура произведения позволили Боэцию построить повествование как бы в двух планах — психологическом, отображающем внутренний мир и душевные терзания узника, постепенно скидывающего бремя земных страстей, поднимающегося над несправедливостью и соблазнами «дольнего» мира, и философском, теоретическом. В какой-то мере «Утешение» можно назвать и своеобразным откликом на политические потрясения того времени, что подчеркивается наличием отступлений биографического характера.
Боэций, оказавшийся не слишком удачливым политиком, возможно, до определенного периода не осмысливал в полной мере перемены, происходящие в мире, как коренную ломку веками сложившихся устоев римского общества.
Ни в одном из его многочисленных произведений до «Утешения» не сохранилось никаких намеков на ту или иную оценку современных ему явлений. Его трактаты и комментарии, как правило, посвящены разработке отвлеченно философской тематики. Но причины этого, как представляется, следует усматривать не только в некоторой «политической инертности» Боэция, но и в том, что у него не было достаточно весомых поводов для изложения своего политического и этического кредо. И лишь когда для него стала очевидной эфемерность надежд на сохранение «римской свободы» под властью остготского короля, когда он стал ощущать, что по его времени и его жизни прошла граница между всем тем, что составляло славу Рима, и новым, еще непонятным, но уже чужим нарождающимся миром, он попытался осмыслить глубину катастрофы и найти из нее хотя бы духовный выход.
Автор «Утешения», сетуя на суровость судьбы, сначала осмысливает все происшедшее с ним как столкновение любящего философию, добродетельного человека с «многочисленным воинством глупости» [103] . Однако далее это расплывчатое и, как явствует из высказывания самого Боэция, «традиционное» объяснение причин несчастий уступает место рассказу о конкретных событиях, предшествовавших осуждению «последнего римлянина». Перед читателем предстает картина беспорядков и беззакония, царящих в государстве, причем виновниками их, по мысли философа, являются варвары (хотя король и не упоминается). Осуждая их, Боэций выступает как представитель римской аристократии, находящийся в оппозиции к существующему режиму.
103
Ibid. I, pr. 3.