Последний рубеж. Роковая ошибка
Шрифт:
Между ними встали новые посетители: рыбаки, судя по разговору. Феррант отделился от стойки бара и вразвалочку приблизился к ним. Завязался разговор, по большей части неразборчивый; к тому же в речи старших жителей острова по-прежнему слышались отголоски давно исчезнувшего нормандского диалекта.
Наконец Феррант оставил своих собеседников и подошел к Рики.
– Добрый вечер, мистер Аллейн, – сказал он. – Знакомитесь с жизнью острова?
– Надеюсь познакомиться, мистер Феррант.
– Не слишком ли у нас тут тихо?
– Мне это и нравится.
– Нравится? Надо же.
Говорил Феррант одновременно
– Ну, ладно, хорошего тогда вечера, – сказал он наконец, повернулся и очутился лицом к лицу с мистером Сидни Джонсом.
– Глядите-ка, кто к нам пожаловал! – От души хлопнув Джонса по спине, Феррант вернулся к своим приятелям.
Мистер Джонс, по всей видимости, не признавал никаких условностей этикета. Он уселся за столик Рики, вытянул ноги и уставился куда-то в пустоту. Возвращение Ферранта к стойке бара было встречено громким хохотом, заглушившим какие-то слова, которые произнес Джонс.
– Извините, – сказал Рики. – Не расслышал, что вы сказали, – он подался вперед.
– В конуру мою заглянуть не хотите? – пробился сквозь шум голос.
Этого Рики сейчас хотелось меньше всего.
– Очень любезно с вашей стороны, – ответил он. – Я бы хотел взглянуть на ваши работы как-нибудь в один из дней, если позволите.
– Не «в один из дней», а прямо сейчас, – произнес Джонс, подражая акценту Рики.
– Сейчас? – сказал Рики, пытаясь потянуть время. – Ну…
– У меня не заразно, – ухмыльнулся тот. – Если вас это пугает.
«Ну вот, – подумал Рики. – Теперь еще и обиделся. Ну что за надоедливый тип».
– Что вы, приятель, я ни о чем таком и не думал.
Джонс допил свою пинту и поднялся с места.
– Вот и правильно. Тогда пошли? – сказал он и, даже не взглянув на Рики, вышел из бара.
На улице было темно и зябко – с моря дул резкий ветер; вокруг фонарей на пристани стоял туманный ореол. В мол ударяли высокие волны.
В полном молчании Джонс и Рики дошагали до того места на берегу, где художник писал днем. Потом свернули налево в темноту и начали подниматься по нескончаемым мокрым, разбитым ступеням между коттеджей, которые постепенно редели, а потом исчезли.
Поскользнувшись, Рики едва не упал, но успел схватиться за мокрую грязную траву.
– Что, крутовато для вас? – сказал мистер Джонс, кажется ухмыльнувшись при этом.
– Нисколько, – бодро ответил Рики.
– Осторожно. Я пойду первым.
Они вышли на очень мокрую и очень неровную тропу. Теперь Рики видел перед собой только фигуру Джонса в тусклом отсвете грязных окон.
Неожиданно совсем рядом кто-то всхрапнул и затопал.
– Это еще что такое?! – воскликнул Рики.
– Лошадь.
Невидимая лошадь шумно вздохнула.
Впереди показались окна и дверь. Джонс пнул дверь, и та со скрипом отворилась. Сзади она была завешена какой-то грязной тряпкой, изображающей портьеру.
Не пригласив Рики войти, да и вообще ничего не сказав, Джонс исчез внутри. Рики шагнул за ним и, к своему немалому удивлению, оказался лицом к лицу с мисс Харкнесс.
Глава 2
Конура Сидни Джонса и Маунтджой
Голосом, который показался ему совершенно чужим, Рики промямлил:
– О,
Мисс Харкнесс посмотрела на него с презрением.
– Мы встречались за обедом в Л’Эсперанс сегодня.
– Надо же, – произнес Джонс с крайним отвращением, потом обратился к мисс Харкнесс: – Какого черта ты там делала?
– Никакого, – пробубнила та. – Зашла и почти сразу ушла.
– Да уж, надеюсь. У них там что, мои картины висят?
– Ага.
Джонс хмыкнул и исчез за дверью в противоположной стороне комнаты. Рики попытался завязать разговор с мисс Харкнесс, но безуспешно. Она буркнула что-то еле слышно и отошла к проигрывателю, поставив какую-то какофонию.
Вернувшись, Джонс плюхнулся на некое подобие тахты, накрытой чем-то вроде лошадиной попоны. Вид у него был необъяснимо взволнованный.
– Садитесь! – рявкнул он Рики.
Рики попытался сесть на стул, однако не рассчитал и сел слишком близко к краю, отчего стул с глухим стуком опрокинулся, а Рики очутился в нелепой позе – колени около ушей. Джонс и мисс Харкнесс расхохотались. Рики вынужденно к ним присоединился, и они тут же замолкли. Тогда он вытянул ноги и огляделся.
Насколько можно было рассмотреть в тусклом свете двух грязных ламп, они сидели в гостиной ветхого коттеджа. Угол, где распластался Рики, почти полностью занимала скамейка, загроможденная художественными принадлежностями. Вдоль стен были расставлены картины; для одной из них, очевидно, послужила музой мисс Харкнесс или ее бриджи, выписанные с неожиданной реалистичностью. Остальное пространство комнаты занимали диван-кровать, стулья, грязный умывальник, цветной телевизор и стереопроигрыватель. Знакомый резкий запах скипидара, масляных красок и свинцовых белил перебивал вонь канализации.
Рики начал задавать себе вопросы, на которые не было ответа. Почему мисс Харкнесс не осталась в Л’Эсперанс? Не Джонс ли отец ее будущего ребенка? Откуда в донельзя запущенном доме цветной телевизор и стереопроигрыватель? Хорошие у Джонса картины или плохие?
Как будто в ответ на последний вопрос, Джонс встал и начал выставлять на мольберт одну за другой картины, очевидно желая продемонстрировать их гостю.
Рики была хорошо знакома эта процедура. Сколько он себя помнил, к матери всегда приходили, заручившись чьей-то рекомендацией или же просто набравшись наглости, начинающие художники, желающие представить свои работы на ее суд. Рики хотелось думать, что он умеет правильно оценивать картины, однако он так и не научился легко и непринужденно рассуждать о живописи, а встречавшиеся ему художники – как хорошие, так и плохие – были на редкость косноязычны. Так что странное молчание мистера Джонса, возможно, объяснялось характерной особенностью профессии.
Но что обычно говорила Трой, мать Рики, о картинах? Похоже, Джонс не ограничивал себя рамками какого-то одного стиля. Изображение с натуры переходило в абстракцию, абстракция в коллаж, коллаж в сюрреализм. Рики буквально слышал сухие слова матери: «Боюсь, работы так себе, бедняга».
Выставка и концерт популярной музыки подошли к концу, а с ними закончилось и воодушевление Джонса. Наступила полная тишина, и Рики почувствовал, что должен хоть что-то сказать.
– Большое спасибо, что показали мне свои работы.