Последний самурай
Шрифт:
Я сказал
Пожалуйста, очень вас прошу! Мне страшно нужна эта кассета. Это вопрос жизни и смерти!
Она сказала
Не надо преувеличивать.
Я сказал
Я нисколько не преувеличиваю! Потому что эта кассета предназначена для человека, который задумал совершить самоубийство. Его держали в заложниках, подвергали пыткам, и теперь все эти мысли и воспоминания постоянно мучают его. Я подумал, что, может, «Как важно быть серьезным» ему поможет. Потому что когда моя мама впадает в депрессию, то единственное, что ее может развеселить, так это Уайльд.
Он сказала
Да? Правда?
Я сказал
Не совсем. На самом деле это для моей сестры. Она учится на «отлично», и на экзаменах им часто задают
Она сказала
Может, на третий раз и повезет.
Я сказал
Вообще-то все дело в двух моих младших братьях. Они сиамские близнецы, неразлучны с рождения и все делают вместе. Если один начнет чем-то заниматься, то и второму приходится делать то же самое. Но, к сожалению, головы у них срослись не слишком удобно, и они не могут одновременно смотреть телевизор. Мы пытались придумать что-то с зеркалами, но тот, кому доставалось зеркало, всякий раз обижался и жаловался. От нашего щедрого правительства мы получили пособие по инвалидности и смогли купить на эти деньги второй телевизор и второй видеомагнитофон, одну книгу «Волшебная лампа Аладдина» и одно махровое полотенце. Как-то вечером Би-би-си демонстрировало классический вариант постановки «Как важно быть серьезным», и оба мои братика были совершенно счастливы, оба могли смотреть и обоим очень понравилось. И они с удовольствием посмотрели бы еще раз, но, к сожалению, у мамы не хватило денег на покупку еще одной кассеты с записью этого фильма. Не догадалась записать во время демонстрации! Безусловно, им обоим было бы страшно полезно посмотреть этот фильм еще раз. Вы даже не представляете, какой скандал и шум могут поднять сиамские близнецы, если они чем-то недовольны! В такую впадают ярость, что только держись! И вот они устроили скандал, и моя мама в полном отчаянии бросилась в местное отделение «Блокбастер-видео», но там выяснилось, что у них всего одна копия этого фильма, да и та на руках. Ладно, не переживай, сказал я ей. Сбегаю на Ноттинг-хилл и раздобуду тебе кассету. Господь свидетель, у несчастных малюток и без того слишком мало радостей в этой жизни. И моя мама согласилась, потому что была уверена: это отделение «Блокбастер-видео» нас не подведет!
Она спросила
Так что же ты раньше молчал?
Я сказал
А вы меня не спрашивали
Я получил кассету и бросился бежать со скоростью пять миль в минуту.
Подбежал к входной двери и постучал. Он почти тотчас же распахнул ее.
И сказал
Прости, мне следовало дать тебе денег.
Я сказал, что ничего страшного. Теперь он смотрел веселее, чем раньше. И провел меня из прихожей в комнату в глубине дома, где у них стояли телевизор и видеомагнитофон. Насыпал в одну вазочку каких-то хрустящих хлопьев, в другую — орешков.
Я включил телевизор и видеомагнитофон и вставил кассету. Фильм начался. Вернее, сперва пошли всякие там титры и заставки, а уже потом — фильм.
Он сидел в кресле и страшно серьезно и внимательно смотрел на экран. Засмеялся, когда леди Брэкиелл сказала: В случае если вам придется обручиться, то я или ваш отец, если ему позволит здоровье, уведомим вас об этом факте. Смеялся и другим шуткам. И вскоре я напрочь позабыл
А потом, через какое-то время, вспомнил и покосился на него, проверить, нравится ли ему фильм.
Он сидел, склонив голову набок. На щеках слезы.
Он сказал
Это не поможет.
Я выключил видео и нажал на кнопку перемотки.
Он сказал
Это все равно не поможет, а времени у меня мало. Они уехали всего на несколько дней. Стоит попробовать еще раз.
Он сказал
Нет, в каком-то смысле это все же помогло. Мне надо написать несколько писем. И это будет очень непросто, потому что, мне кажется, следует написать о том, что я их люблю. Так уж положено. Почему-то мне всегда было трудно говорить им об этом. Наверное потому, что из всех живых существ на свете я по возвращении домой мог испытывать какие-то чувства только к собаке. Нет, я, конечно, часто говорил им эти слова, но то была ложь. А я не хочу лгать в своем последнем предсмертном письме. С ложью можно жить, но умирать нельзя. Как бы больно ни было потом читать эти письма.
Он сказал
На это понадобится время. Ты можешь уйти или остаться. Как хочешь, тебе решать.
Я сказал, что останусь, если он, конечно, не против.
И пошел следом за ним наверх, в кабинет. Он уселся за стол, разложил перед собой несколько чистых листов бумаги и вывел на одном: «Дорогая Мария»...
Я уселся в кресло. Взял книгу древнегреческого врача Туцидида и стал читать главу о застое крови в трубчатых органах под действием ядов.
Прошло часа два. Я поднялся и подошел к столу. Он сидел и смотрел на листок бумаги, на котором было выведено всего два слова: «Дорогая Мария».
Он сказал
А произошло все по чистой случайности. Я довольно долго пробыл в Бейруте, но там были и другие люди, прожившие в этом городе тоже достаточно долго. Порой кажется, что вот-вот тронешься умом, наблюдая за тем, что там происходит. Но впадать в безумие и отчаяние просто некогда — дел полно. Массу времени тратишь на то, чтобы организовать транспорт, который довезет тебя до нужного места, где, судя по слухам, что-то происходит. Или же пытаешься завязать контакты, или занят чем-то еще, но ты всегда, постоянно занят. И все равно не забываешь об этом ни на секунду, даже когда просто сидишь, пьешь и болтаешь с людьми. Как-то раз, находясь там, я вдруг обнаружил, что делать мне совершенно нечего. Только думать. Лежать на полу и размышлять о том, чем тут может помочь Клинтон или ООН. И не отвлекаться на мысли о том, стоит ли договориться с тем или иным человеком о джипе. Глупо. Прежде, перед тем как куда-то отправиться, я почти всегда шел к своим знакомым и выпивал с ними. И эти люди, они всегда или почти всегда помогали мне уладить дела и проблемы, как и я помогал им, если мог. А тут вдруг я почувствовал, что вся эта наша система взаимовыручки разваливается на глазах. Все разваливается просто на глазах.
Он сказал
Прямо не знаю, что им и написать.
Он сказал
Когда человек начинает думать, что бы такое сказать другому человеку, как бы сделать так, чтобы ему понравилось, что ты сказал, разве нет в этом привкуса снисходительности? Как тебе кажется? Или я должен сказать...
Он спросил
Знаешь, чего бы мне действительно хотелось?
Ну, если отбросить очевидное...
Он сказал
А ты наглый тип, вот что я тебе скажу! Извини...
Я сказал
Что?
А потом сказал: О, ничего страшного, все в порядке. Чего бы вам сейчас действительно хотелось?
Он сказал
Мне бы хотелось рыбы и чипсов. Хочешь рыбы с чипсами? Почему бы нам не пойти куда-нибудь и не поесть рыбы с чипсами? А уж потом, когда вернемся, я закончу эту писанину.
Я счел это добрым знаком. Но, возможно, он просто искал предлог оттянуть неизбежный и неприятный финал. А может, осознавал, что ищет этот самый предлог, а в действительности ему вовсе не хочется делать этого.