Последний секрет
Шрифт:
Бертран зачастил в то же самое ухо:
– Все мы ужасно рады, что ты выпутался, в банке ожидают твоего возвращения. Лично я жду не дождусь новой партии в шахматы, так что скорее выздоравливай. Отдохни хорошенько, не ловчи, не пытайся выписаться раньше времени.
Ничего не выйдет, как ни старайся.
Бертран, не уверенный, что понят, изобразил жестом ход шахматной фигурой и дружески похлопал друга по плечу.
Жан-Луи Мартен немного успокоился. Его заботило одно – чтобы его
Друзья, выходит, я для вас еще существую. Для меня крайне важно это знать.
– Знаю, ты поправишься, – произнесла Изабелль для его мертвого уха.
– Да, папа, поскорее возвращайся домой, – хором попросили три дочери над тем же самым ухом.
– Думаю, ты попал к лучшим неврологам Европы, – сказал Бертран. – Тот, который нас впустил, – в очках, с высоким лбом, – видать, специалист что надо.
Доктор Финчер уже вернулся и дал понять посетителям, что больному вредно переутомляться и что на сегодня довольно. Он предложил им вернуться на следующий день и пообещал, что водное такси заберет их в 11 часов.
Нет, пусть побудут еще. Мне необходимо их присутствие.
– В общем, скорее поправляйся, – сказал на прощанье Бертран.
Финчер подмигнул больному, глядя в его зрячий глаз.
– У вас хорошая семья. Браво, месье Мартен.
«Запертый человек» медленно опустил веко в знак согласия и благодарности.
– Ваше ухо и ваш глаз – это плацдармы, с которых я начну завоевывать всю вашу нервную территорию. Это возможно.
В тоне доктора Финчера звучала небывалая уверенность.
– Все зависит от вас. Вы – исследователь. Вы распахиваете неведомые земли – собственный мозг. Это Эльдорадо третьего тысячелетия. После завоевания космического пространства человеку остается взяться за свой мозг, самую сложную структуру во всей вселенной. Мы, ученые, наблюдаем его снаружи, а вы займетесь экспериментами изнутри.
Жан-Луи Мартену очень хотелось в это верить. Хотелось быть исследователем, находящимся на острие людского познания. Хотелось стать героем современности.
– Вы можете добиться успеха при наличии мотивации. Мотивация – ключ ко всем поступкам. Я постоянно проверяю это на пациентах, а также на лабораторных мышах, поэтому могу вас заверить: захотеть – значит суметь.
Капитан Умберто снимает чехол с инфракрасного передатчика с крылышками-антеннами, и «Харон» входит в узкий канал, ведущий к пристани, примостившейся под крепостью, у основания скалы. Там они причаливают к деревянному настилу.
– Буду ждать вас здесь.
На прощанье он берет руку Лукреции, гладит ее и целует, а потом кладет на ладонь какой-то легкий предмет.
Оказывается, это сигаретная пачка.
– Я бросила курить, – говорит она.
– Берите, это будет ваш волшебный
Лукреция пожимает плечами и прячет пачку. Она с облегчением ступает на твердую землю. Ее вестибулярный аппарат еще не отошел от штормового шока, в ногах дрожь.
Исидор помогает ей выпрямиться.
– Дышите глубже.
Умберто открывает тяжелую железную дверь и пропускает их внутрь здания, потом с лязгом задвигает наружный засов. Им трудно совладать с внутренней дрожью: психиатрическая больница вызывает у обоих страх.
«Я не сумасшедшая», – думает Лукреция.
«Я не сумасшедший», – думает Исидор.
Два поворота дверного запора. «Вдруг придется доказывать, что я не безумец?» – в страхе думает Исидор.
Журналисты поднимают глаза. В скалу вделаны и закреплены раствором грубые камни-ступеньки. Она начинают карабкаться вверх.
Подъем дается нелегко.
Наверху им преграждает путь дородный человек с узкой короткой бородкой, в грубом шерстяном свитере, похожий на школьного учителя.
– Что вам здесь надо? – спрашивает он, подбоченившись.
– Мы журналисты, – объясняет Лукреция.
Поколебавшись, человек отвечает:
– Я доктор Робер.
Он ведет их к крутой лестнице, по которой они поднимаются на открытую площадку.
– Я могу устроить вам небольшую экскурсию, только прошу соблюдать осторожность и тишину и не мешать больным.
Вот они и в сердце больницы, на лужайке, среди гуляющих и беседующих людей в городской одежде. До них доносятся обрывки разговора:
– Я – параноик? Нет, так не пойдет, обо мне распускают лживые слухи…
Некоторые читают газеты или играют в шахматы. На площадке играют в футбол, раздается стук волана о бадминтонные ракетки.
– Знаю, с непривычки все это может показаться странным. Финчер запретил больным разгуливать в пижамах, санитарам и врачам пришлось снять синие халаты. Так он засыпал ров между персоналом и пациентами.
– Разве это не напрягает? – удивляется Исидор.
– Сначала у меня самого была путаница в голове. Что ж, это обостряет внимание. Доктор Финчер перевелся к нам из парижской клиники «Отель-Дье». Он работал с доктором Анри Гривуа, внедрившим во Франции методы канадской психиатрии.
Доктор Робер ведет их к корпусу с надписью «Сальвадор Дали» над дверью.
Стены внутри не побелены, как принято в больницах, а расписаны от пола до потолка красочными фресками.
– Финчер пытался внушить каждому больному, что изъян можно преобразовать в достоинство. Он хотел, чтобы они, смирившись со своей мнимой слабостью, превратили ее в плюс для себя. Все помещения здесь – дань памяти художника, добившегося успеха именно своей непохожестью на всех остальных.
Палата «Сальвадор Дали» встречает их не произведениями на мотивы художника, а тщательными репродукциями самых известных его полотен.