Последний секрет
Шрифт:
Доктор Робер ведет журналистов в другой корпус.
– Это для параноиков: Мориц Корнелис Эшер.
Стены расписаны невероятными геометрическими фигурами.
– Прямо музей, а не больница. Потрясающая настенная живопись. Кто все это нарисовал?
– Чтобы добиться такого соответствия оригиналу, мы пригласили маньяка из корпуса «Ван Гог». Уверяю вас, вы не найдете никаких расхождений. Совсем как Ван Гог, искавший совершенный желтый цвет и нарисовавший тысячи подсолнухов с разными оттенками желтизны, чтобы достигнуть желаемого эффекта,
Экскурсия продолжается.
– Это для шизофреников: фламандский живописец Иероним Босх. Шизофреники очень чуткие. Они улавливают все волны, все вибрации, это доставляет им страдания, и это же делает их гениальными.
Они возвращаются во двор и идут среди пациентов, слыша от большинства из них вежливые приветствия. Некоторые громко беседуют с воображаемыми собеседниками.
– Ведь что беспокоит? – принимается объяснять доктор Робер. – Нас занимает одно и то же, отличен только размах интереса. Взгляните сюда: у него фобия волн, испускаемых мобильными телефонами, поэтому он не снимает мотоциклетный шлем. Скажите, разве не всех нас тревожит их потенциальный вред?
Бригада маньяков заканчивает работу над фреской. Доктор Робер доволен их работой.
– Финчер во все внес новизну, в том числе в труд. Он наблюдал за больными, как никто до него. Со смирением. Без предубеждения. Он не считал, что нужно обуздывать их разрушительные порывы, их способность мешать окружающим. Он старался использовать во благо и усилить их лучшие качества. Для этого он демонстрировал им самое прекрасное, что создало человечество: живопись, музыку, кино, компьютеры. И предоставлял возможность творить. Естественно, они выбирали искусство, выражающее их тревогу, озабоченность, говорящее их языком. Он не запирал людей под замок, а наблюдал за ними. Он говорил не об их изъянах, а о красоте вообще. Неудивительно, что в некоторых проснулась тяга к творчеству.
– Так просто?
– Нет, очень сложно. Параноики не выносят шизофреников и презирают истериков. Те платят им тем же. Но в искусстве они обрели некую нейтральную территорию, то, чего им не хватало. Финчер любил повторять: «Когда вас в чем-то упрекают, разглядите в этом то, что может стать вашей сильной стороной».
К ним подбегает пожилая дама и торопливо наклоняется к циферблату часов журналистки.
Та замечает, что старушка сама при часах. Но она так дрожит, что не в состоянии рассмотреть на них время.
– Шестнадцать двадцать, – подсказывает ей Лукреция.
Но старушка уже спешит в другую сторону. Доктор Робер тихо объясняет:
– Болезнь Паркинсона. На первых порах ее лечат допамином. В этой клинике занимаются не только душевными недугами, но и всеми нарушениями нервной системы: Альцгеймером, эпилепсией, Паркинсоном.
Какой-то больной, подойдя к ним, морщится и размахивает линейкой.
– А это что такое? – спрашивает Исидор.
– Измеритель боли. Нечто вроде термометра,
Двое рабочих вешают мемориальную доску в память о Финчере. На ней красуется его девиз: «Для человека с мотивацией не существует преград».
Больные собираются, чтобы полюбоваться доской. Некоторые сильно взволнованы. Человек десять хлопают в ладоши.
– Все здесь в нем души не чаяли, – продолжает рассказ экскурсовод. – Когда Финчер сражался с Deep Blue IV, в главном дворе установили большой телеэкран. Вы бы это видели! Обстановка была как на футбольном матче. Все орали: «Давай, Сэмми! Сэмми, давай!» Они называли его только по имени.
Доктор Робер открывает дверь корпуса под названием «Лабораторный питомник», где громоздятся этажами сотни клеток с мышами.
– Вам это интересно?
Лукреция присматривается к мышам. У большинства бритый череп, из которого торчат электроды.
– Это подопытные животные. Мы провоцируем у них приступы эпилепсии, а потом наблюдаем воздействие медикаментов. Финчер был не только директором больницы, он оставался ученым. Вместе с сотрудниками он опробовал новые научные направления.
Мышам любопытно, кто это к ним пожаловал, они нюхают гостей через решетки.
– Такое впечатление, что они хотят что-то сообщить, – бормочет себе под нос Лукреция.
– Умственное развитие у этих мышей выше среднего. Их родители были цирковыми мышами, их с рождения приучали не сопротивляться опытам. Потом мы сажаем их в клетки с лабиринтами и игрушками, чтобы убедиться, что произошло с их интеллектом.
Журналисты смотрят на драку двух мышей, молотящих друг дружку крохотными лапками. У одной мордочка разбита в кровь.
– Как, по-вашему, здесь у него могли быть недруги? – спрашивает Лукреция.
– Наркоманы. Они – единственные, кто отказывается соблюдать правила игры. Им на все и на всех плевать, в том числе на Финчера. Им случалось поднимать на него руку. На них не действуют увещевания. Они на все готовы, лишь бы получить хотя бы немного своей проклятой дури.
– Даже на убийство?
Доктор Робер скребет подбородок.
– Методы Финчера отвергали только они. В конце концов он пришел к мысли, что самым упрямым из них здесь не место.
– Как вы себе представляете нападение наркомана на Финчера? – задает вопрос Исидор.
– Например, добавление в пищу вещества с замедленным действием, – отвечает доктор Робер.
– Судмедэксперты не нашли в организме никакой отравы.
– Некоторые вещества нельзя обнаружить. У нас в химической лаборатории имеются весьма хитроумные составы, действующие и исчезающие очень быстро.
Лукреция задумывается о новом следе – заговоре наркоманов, прибегших к яду, не оставляющему следов.