Последний сейм Речи Посполитой
Шрифт:
– Выкарабкается. Если бы он не был так близко, расколол бы ему череп, как тыкву. Вояка этот Иванов. Ну, как себя чувствуешь?
– Спасибо, ничего. Даже палки в руках не было, - простонал Кацпер сконфуженно.
– Ну, помолчи. Случилось и прошло, - проговорил тихо Заремба, утирая ему влажное от пота и крови лицо.
– Подвернется случай, отплатишь ему. Мацюсь, давай лошадей! Не бойся, не оставлю тебя тут. Пан Гласко, как только погоня вернется, соберите наших солдат и отведите туда, откуда их взяли. Выдайте им по три дуката на брата, - хорошо справились. Ваше дело постараться не встретиться с погоней. Увидимся
– спросил Заремба шепотом отца Серафима, указывая на раненого.
– Должен перенести. Я поеду с вами. Придется нам колесить для безопасности.
Явился Качановский, который, дав сигнал к нападению, пропал куда-то, чтобы не попасться на глаза своей компании, и теперь спрашивал, что с ними делать.
– Снести всех, как лежат, связанными, в клеть, оружие отнять, весь багаж оставить при них. Пригрозить смертью трактирщику, чтобы не развязывал их до полудня. Не очень-то им захочется возвращаться в Гродно. А вот Иванов, если улизнет от нас, наделает нам хлопот. Часа через три-четыре подоспеет погоня.
– Не стану их ждать. Посажу своих людей на отобранных лошадей, и ищи-свищи, - он вдруг покачнулся и чуть не упал.
– Черт возьми, что-то у меня в голове помутилось.
– В ногах неладно, когда в голове нескладно, - усмехнулся укоризненно монах.
– Изжога меня мучит, черт, опьянел я, что ли? Эй, ты там, сбегай-ка в гостиницу, принеси мне миску кислой капусты. Самое лучшее лекарство.
– Налили вы в себя столько, что и бочке не выдержать.
– Ну, а своего все же добились. Здорово-таки я провел Иванова!
– Будет он вас поминать со скрежетом зубовным, - заметил Гласко.
– И-и...
– махнул он презрительно рукой.
– Пускай ищет ветра в поле. Не сделать ли перекличку вон этим сорвиголовам?
Заремба, как командир своей экспедиции, направился к людям, возившимся у заново разложенных костров.
– Стройся! Шеренгой вперед, марш!
– скомандовал Качановский, точно на параде. Ватага, сомкнувшись в шеренгу, зашагала так, что земля дрогнула.
– Раз, два! Раз, два! Стой!
Солдаты остановились, как вкопанные, перед Зарембой. Он расхохотался; большинство было одето в мундиры и амуницию, сорванную с пленных русских солдат, а те, кому не хватило ружей, держали казацкие пики "на плечо". Даже барабанщики стояли на флангах.
– Такой парад привлечет внимание.
Он был недоволен.
– В лохмотьях были, без сапог, уже вши их носили, - оправдывался Качановский, огорченный его неудовольствием.
– В первом же местечке прикажу портным нашить петлицы наших цветов, и кто их узнает. Чуть не на сто человек новое обмундирование, - это не шутки... Лошадей и телеги я отправил к переправе, хочу спрятаться в занеманских лесах еще до наступления утра. Мне пора трогать.
Отправив людей к переправе, он взял у Зарембы деньги на расходы, инструкции и планы местностей по пути к бригаде Мадалинского, стоявшей где-то на берегу Нарева, близ Остроленки. Трогательно распрощался с товарищами и удалился шатающейся походкой.
– Шальной человек. Не хотел бы я очутиться в его шкуре, - проговорил Гласко и направился к солдатам, поджидавшим его в огородах.
– Кацпера возьмем на носилки между нашими лошадьми, - хлопотал Заремба.
– Ему хуже. Посмотрите на него, -
– Не оставлю его в Мерече. Перетрясут здесь все, до последней перины. Посажу его впереди себя на лошадь и как-нибудь довезу. Кацпер!
– нагнулся Заремба к раненому, но тот не издал ни звука, пошевелил только губами, как будто теряя сознание.
– Господи! Отче, помогите, - схватился Заремба в отчаянии за голову.
– Возьму его в свою монастырскую бричку, - ждет меня тут со вчерашнего дня, - и довезу прямо на квартиру пани подкоморши. Надо ее только предупредить.
– Мацюсь сейчас отправится. Я останусь с вами.
– Безопаснее будет поехать мне одному, - ответил отец Серафим. Придется сделать крюк, но к вечеру буду в городе. Поезжайте и вы с богом, не мешкайте.
Перекрестил его на дорогу. С восходом же солнца выехала из Мереча монастырская бричка. Как всегда, впереди шел козел-поводырь, а за ним небольшое стадо овец, наскоро закупленных в местечке. Паренек покачивался на козлах, лошадки тащились лениво, а отец Серафим, шепча молитвы, озабоченно поглядывал на Кацпера, лежавшего под покрышкой, и часто обтирал ему водкой ноздри и лицо. В тот момент, когда сворачивали с Гродненского тракта влево, на проселочную дорогу, ведущую к лесам, огромный багровый диск поднялся на небе.
XI
Зарембе удалось при содействии босняков, принимавших участие в заговоре, добраться до своей квартиры еще до открытия застав, бдительно охраняемых казаками. Выспавшись в течение нескольких часов и переодевшись самым модным франтом, бренча цепочками и брелоками, в огромном галстуке, повязанном вокруг шеи, в котором он мог потонуть до самых глаз, в полосатом жилете, голубом фраке, узких белых панталонах, в остроконечной шляпе, красивый, благоухающий ароматом французских духов, улыбающийся, несмотря на глубокое беспокойство о Кацпере, он собирался показаться в городе, чтобы обратить на себя внимание. В это время на пороге появился Гласко. Вид у него был усталый, весь он был забрызган грязью, лицо его пылало от негодования.
– Что случилось?
– забеспокоился Заремба.
– Какая-нибудь неприятность?
– Большущая! Прикажите мне дать чего-нибудь поесть. И слушайте, что со мной приключилось! Помчался я из Мереча и спокойно на рассвете еще доехал до имения, где "мировские" пасут своих лошадей. Раздал дукаты, приказал держать язык за зубами и направляюсь с хорунжим в его палатку, чтобы немного выспаться. Выбегает оттуда поручик Закржевский. Ждал нас, оказывается, со вчерашнего дня, - кто-то из конюхов донес ему, что двадцать пять человек ушло неизвестно куда и зачем. Насел на меня, как на еврейскую клячу. Говорю дураку спокойно, что вы ему все разъясните. Взбесился, болван, еще больше и приказал вязать меня. К счастью, до этого не дошло, потому что его не послушались. Я думал, что с ним удар случится, - избил солдат и пообещал всех отдать под гетманский суд. Я ему рассказываю и то, и другое, советую быть спокойнее, отнестись к делу благоразумно, а он мне все твердит, как попугай: король, служба, долг. Болван неотесанный, такое мне скверное слово сказал, что я его на дуэль вызвал. Весь эскадрон он повел в Гродно, и даю голову на отсечение, что побежит жаловаться королю и гетману и подаст официальный рапорт. Дело примет для нас скверный оборот.