Последний шакальчик
Шрифт:
– Итак, вы возьмете эти острова силой. А потом что?
– Потом мы избавимся от этих этнических аландцев. Они будут сами по себе, нам они ни к чему. После этого мы, финны, сможем быть действительно финнами. Мы станем настоящим финским народом по настоящим аутентичным финским законам.
– А что тогда?
– Тогда мы займем финно-угорские земли, украденные у нас русскими! Мы сможем отобрать у них Карелию. И Коми. И Ханты-Мансийск. – Айно сердито глянула на Старлитца. – Вы даже не слышали никогда об этих местах. Не слышали? Для нас они священны. Они – в «Калевале». Но вы, вы никогда даже не слышали
– А что случится потом?
Она пожала плечами:
– Разве это моя проблема? Я никогда не увижу воплощения этой мечты. Думаю, копы убьют меня гораздо раньше. Как по-вашему?
– Думаю, нас ждут щекотливые переговоры по книжному контракту.
– Хватит беспокоиться. Вы слишком много беспокоитесь о банальных вещах.
Она методично навернула еще одну петлю из цепи на тело, потом перебросила мертвого полицейского за борт.
Лицом вниз труп заколыхался в кильватере моторки, потом медленно исчез под водой из виду.
Айно перегнулась через стеклопластиковый планшир и помыла руки в проносящейся мимо морской воде.
– Только говорите с ней помедленнее, – сказала она. – Старая дама пишет по-шведски, вы это знали? Я все о ней выяснила. Шведский – ее родной язык. Но говорят, по-фински она говорит очень хорошо. Для аландки.
Старлитц пристал к небольшому деревянному причалу.
Весь островок, одетый в темный, склизкий от водорослей гранит, был размером не более двадцати акров. Старая дама жила здесь со своим еще более старым и немощным братом. Оба они родились на острове и изначально жили здесь с родителями, но отец умер в 1950-м, а мать – в 1968-м.
Единственным способом попасть на остров оставались катер или моторка. Здесь не было ни телефона, ни электричества, ни канализации. Дом старой дамы оказался двухэтажным каменным особняком под крутой черепичной крышей, на лужайке перед ним помещался каменный колодец, а чуть подальше и сбоку прикорнул деревянный сарай. Свесы крыши были резные и расписаны красным и желтым.
Вокруг бродили куры и пара мелких приземистых островных овец. На деревянной стреле для подъема тяжестей красовался самодельный маяк с незажженной летом масляной лампой. И кругом множество чаек.
Старлитц громко окликнул хозяев с причала, что показалось ему наиболее вежливым приветствием, но из дома ему не ответили. Поэтому им с Айно пришлось протащиться по камням и газону, разыскать входную дверь и постучать в нее. Никакого ответа.
Старлитц толкнул изъеденную солью дверь. Она была не заперта. Окна стояли открытые настежь, и по гостиной гулял морской бриз. Здесь были сотни книг на шведском и финском, трепещущие на ветру листы бумаги и несколько весело маразматических картин маслом. Несколько вполне приличных бронзовых статуэток и вставленные в рамки финские театральные афиши тридцатых годов. Заводящаяся ручкой «виктрола».
Отрыв дверь шкафа, Старлитц поглядел на одежду для непогоды – штормовки и сапоги.
– Знаешь что? Наша старая дама – настоящая каланча. Она просто викинг, черт побери.
Он прошел из гостиной в рабочую комнату. Нашел там деревянный секретер и отличное, обитое бархатом кресло.
Словари, шведская энциклопедия. Несколько основательно зачитанных путеводителей и коллекция фотографий с видами Балтики и
– Ничего тут нет, – пробормотал он.
– Что вы ищете? – поинтересовалась из гостиной Айно.
– Не знаю точно. Что-нибудь, что бы объяснило, что произошло.
– Тут записка! – позвала его Айно.
Старлитц вернулся в гостиную. Взял из ее рук записку, написанную каллиграфическим почерком на линованном листе из блокнота с изображением Неркулена Спеффи.
«Дорогой мистер Старлитц. Прошу извинить мое отсутствие. Я уехала в Хельсинки, чтобы дать показания. Я еду в Парламент Суоми по зову гражданского долга, который давно не дает мне покоя. Сожалею, что вынужденно не смогла принять вас, и надеюсь побеседовать с вами о моих многочисленных читателях в Токио в другой, более счастливый для всех нас день. Прошу, простите меня, что вам пришлось грести столько миль и вы меня не застали. Пожалуйста, выпейте чаю с печеньем, в кухне все приготовлено. До свидания!»
– Она уехала в Хельсинки, – сказал Старлитц.
– Она никогда больше не путешествует. Я очень удивлена. – Айно нахмурилась. – Она сэкономила бы нам массу трудов, если б у нее был сотовый телефон.
– Зачем она им понадобилась в Хельсинки?
– Ну, думаю, ее заставили туда поехать. Местные аландцы. Властные структуры местных коллаборационистов.
– Какая от нее, по-твоему, может быть польза? Она вне политики.
– Это правда, но ею тут очень гордятся. В конце концов, детскую больницу – Детскую больницу Флюювинов на острове Фегле – это ведь она построила.
– Да?
– И парк на Соттунге. А на Брэде – Парк Флюювинов и Игровую площадку Большого Фестиваля Флюювинов. Она все это построила. Она никогда не оставляет себе денег. Все отдает. В основном Флюювинскому фонду педиатрических болезней.
Сняв солнечные очки, Старлитц отер лоб:
– Ты, случайно, не знаешь, к каким именно педиатрическим заболеваниям у нее особый интерес?
– Никогда не понимала подобного поведения, – сказала Айно. – Правда-правда. Наверное, это какое-то психическое заболевание. Бездетная старая дева в рамках несправедливого социального порядка... Лишенная здорового секса или выхода своим эмоциям... Живущая отшельницей все эти годы среди глупых книг и картин... Ничего удивительного, что она сошла с ума.
– Ладно, возвращаемся, – отозвался Старлитц. – С меня довольно.
Раф и Старлитц брели по лесу, хлопая медлительную и крупную скандинавскую мошку.
– Я думал, у нас уговор, – сказал Раф. Издалека доносился приглушенный хор скотских воплей из сауны. – Я просил тебя не привозить ее сюда.
– Она твой лейтенант, Раф. Ты с ней и разбирайся.
– Мог бы быть потактичнее. Придумать какую-нибудь уловку или обходной маневр.
– Не хотелось быть выброшенным за борт моторки. – Старлитц потер укус на шее. – У меня очень серьезная закавыка в переговорах, приятель. Объект снялся с лагеря, и надолго, а окно у меня очень узкое. Мы ж здесь говорим о японской массовой поп-культуре. Цикл производства-потребления у японцев сверхбыстрый. Потребительская мода у них сходит за четыре недели. В лучшем случае. Никто не говорил, что фруфики смогут долговременно продавать продукт, как это было с покемонами или телепузиками.