Последний шакальчик
Шрифт:
Раф поспешно подбежал к окну и скорчился под подоконником. Из своей спортивной сумки он выхватил маленький «никон» и отщелкал целую пленку снимков, чтобы запечатлеть отход группы.
– Такое искушение их перестрелять, – сказал он, поддергивая ремень штурмовой винтовки, – но так даже лучше. Это очень смешно.
– Это ведь был Моссад, так?
– Ага. Они приняли соседа за меня.
– У них, наверное, было описание тебя и девушки. И они знают, что ты в Финляндии, приятель. Не слишком хорошие новости.
– Давай позвоним, сдадим их. Полиция Хельсинки их, возможно, зацапает. Просто чудесно получится. Где сотовый?
– Послушай,
– Мне всегда везет. У нас полно времени. – Раф со вздохом оглядел свой арсенал. – Жаль оставлять эти стволы, но у нас нет машины, чтобы их везти. Давай перед уходом перенесем все в соседнюю квартиру! Это даст нам хорошие отзывы в прессе.
Старлитц встретился с Хохловым в два утра. Полночное солнце оставило обреченные на провал попытки закатиться и теперь вновь поднималось во всем сверкающем великолепии. Старлитц с Хохловым шагали по призрачно опустелым улицам Хельсинки, неподалеку от «Арктики», где Хохлов снимал роскошный люкс.
Как и большинство европейских столиц, Хельсинки был совсем молодой город. Большая его часть отстраивалась с начала века, и множество кварталов сровняли с землей русские бомбардировки в сороковых. Тем не менее улицы у набережной походили на подмостки для Крысолова из Гаммельна – сплошь медные фронтоны крыш, освинцованное стекло и затейливые башенки.
– Мне не хватает мальчиков, – ворчал Хохлов. – Зачем им понадобилось убирать моих мальчиков? Сволочи пустоголовые.
– В Израиле сейчас полно русских евреев. Русская мафия там очень в моде. Может, это нам дают понять, что о нас знают.
– Нет. Они просто разучились делать свое дело. Решили, что мои мальчики охраняют Рафа. Решили, что этот несчастный жирный финн и есть Раф. Раф заставляет их нервничать. Он у них в списке на уничтожение с самой Мюнхенской олимпиады.
– Как они узнали, что Раф здесь?
– Через хакеров в банке. Те слишком много болтают. Трое наших вкладчиков – крупные израильские торговцы оружием.
Хохлов устал. Он всю ночь провел на телефоне, объясняя, что и как произошло, встревоженной клике бывших чекистов, а ныне миллионеров в Петербурге.
– Поскольку все вышло наружу, нам нужно запускать банк немедля, ас.
– А то я не знаю. – Вынув из стальной коробочки розовую таблетку, Хохлов проглотил ее на ходу. – Верхние эшелоны Организации просто без ума от идеи черной электронной наличности, но они старомодны и склонны к скептицизму. Они говорят, им нужны скорые результаты, а сами при этом ставят мне палки в колеса при финансировании.
– А я и не думал никогда, что номенклатура за нас постоит, – отозвался Старлитц. – Это ж все как один бюрократы из бывшего КГБ, движутся как улитки. Если японское дельце сработает, капитал у нас будет, не беспокойся. Ты сказал, они ждут результатов? Каких именно результатов?
– Нашего золотого мальчика ты уже видел. Что ты о нем думаешь? Только откровенно.
– Думаю, без него нам было бы лучше. – Старлитц тщательно взвешивал слова. – Для такой гастроли он нам не нужен. Для этого он излишне квалифицирован.
– А ведь он крут, правда? Настоящий профи. И всегда удачлив. Удача в нашем деле лучше, чем умение.
– Послушай, Булат Романович. Мы с тобой давно знакомы, и говорить я буду начистоту. Этот парень не подходит для такой работы. Отмывание налички на Аландах – деловое предприятие, мы пытаемся пробиться в структуру международных потоков наличности.
Ты когда-то оплачивал его и снабжал оружием. Уверен, он тогда походил на какого-нибудь поэта-революционера из хиппи а-ля Че Гевара, восставшего против капиталистического общества. Но этот парень нам не в плюс.
– Ты думаешь, он не в себе? Психопат? В этом все дело?
– Послушай, все это только слова. Он не сумасшедший. Он то, что он есть. Он шакал. Он питается мертвечиной, оставленной более крупными хищниками и агентами спецслужб, иногда он убивает кроликов. Обычных людей он держит за овец. Он помешался на обществе потребления. С него станется взорвать наших потенциальных клиентов и посмеяться над этим. Этот мужик – нигилист.
С полквартала Хохлов шел в молчании, сгорбив плечи, обтянутые льняным пиджаком.
– А знаешь что? – внезапно сказал он. – Мир совершенно сошел с ума. Я раньше летал на «МиГах» Советского Союза. Я сбросил сотни бомб на мусульман, а за это получал медали. Платили нормально. Я уже восемь лет не совершал боевых вылетов. Но как же я любил ту свою жизнь! Она мне подходила, правда подходила. Мне ее что ни день не хватает.
Старлитц промолчал.
– Теперь мы называем себя Россия. Как будто нам это поможет. Мы не можем себя прокормить. Не можем обеспечить себя жильем. Не можем даже вывести ораву паршивых чеченцев. В точности так же, как с этими чертовыми финнами! Мы восемьдесят лет ими владели. А потом финны обнаглели. Так что мы ввели танки, и эти сукины дети разбежались в темноте по своим лесам и сугробам и оттуда надрали нам задницы! Даже после того, как мы наконец раздавили их и отобрали у них лучшую часть страны, они просто дали нам сдачи! А теперь, прошло всего пятьдесят лет, и Российская Федерация должна Финляндии миллиард долларов. Финнов-то всего-навсего пять миллионов! Моя страна должна каждому финну по двести долларов!
– Таков марксизм, ас.
Они еще помолчали.
– Мы покончили с марксизмом, – сказал Хохлов, оживая понемногу под действием таблетки. – Сейчас все по-другому. На сей раз русское безумие настолько велико и злобно, чтобы захватить весь мир. Основательная, всеобъемлющая, учрежденческая коррупция. Сверху донизу. Никаких сдерживающих факторов. Новая разновидность абсолютной коррупции, которая готова продать все что угодно: тела наших женщин, будущее наших детей. Все, что хранится в наших музеях и в наших церквах. Все пойдет за деньги: золото, нефть, оружие, наркотики, ядерные боеголовки. Мы продадим почву, и леса, и русское небо. Мы продадим наши души и души наших соседей.
Они миновали причудливый разноцветный фасад финско-мексиканского ресторана.
– Послушай, ас, – сказал наконец Старлитц. – Если все дело в русской душе, то этот парень не поможет вам снова подняться. Большой ошибкой было вытаскивать его на свет божий из нафталина. Тебе следовало бы оставить его дремать в каком-нибудь баре в Багдаде под звуки «Би Джиз» с виниловой пластинки. Не знаю, что ты теперь будешь с ним делать. Можешь попытаться подкупить его каким-нибудь крупным выкупом за похищение и надеяться, что он напьется так, что не сможет передвигаться. Но не думаю, что он ради тебя на такое пойдет. Подкуп только льстит его самолюбию.