Последний шанс

Пеунов Вадим Константинович

— Ты когда-нибудь бывал в Краснодарском крае?

— Не доводилось.

— Оно и чувствуется. От Ростова через Батайск до Кущевской — рукой подать. Там есть железнодорожная ветка. А ты ложку в рот — через левое ухо: в столицу края.

Признавая правоту Звягинцева, Иван Иванович все-таки возразил:

— Мне же надо было вначале встретиться с тобой. Поинтересоваться, что есть в архивах. В частности по Тюльпановой. Девичья фамилия Шорник. Тридцать четыре года. Уроженка Кущевской.

— По случаю праздника архивы

опечатаны, — отрубил Звягинцев. — Но в Кущевской побываем. Это двести километров с хвостиком. На Калинино, далее на Березанскую — и по трассе на Ростов. Понимаешь, по Кущевской за мной числится еще одно «мокрое» дело — участковый. Прихлопнули мальчишку, забрали пистолет, а труп — в полую Ею. Так говоришь, ваш мебельный брали с пистолетом? — Звягинцев так быстро тараторил, будто торопился освободиться от лишних слов.

— И с автоматом тоже.

— Выходит, снабжаем «ваших» оружием.

Иван Иванович разложил свою фотокартотеку. Нет, никого из этого семейства подполковник Звягинцев ранее не встречал.

— Пока что не пересекались стежки-дорожки, — огорчился он.

Иван Иванович показал телеграмму, вызвавшую Тюльпанову к больной матери. Звягинцев повертел ее в руках.

— Отправлена из Кущевской, не вижу здесь никакой «липы».

Он извлек из несгораемого шкафа бутылку коньяку, полбуханки белого каравая и кусок колбасы домашнего производства.

— По случаю праздника. Бог не выдаст — свинья не съест, а начальству нынче не до нас. Все порядочные отмечают праздник, а мы с тобой вкалываем. Разве это по-божески? — Он налил коньяк в стаканы.

Иван Иванович не стал отказываться от угощения. Впрочем, в те годы такая форма общения была почти повсеместно.

— В Кущевской нас ждут караси в сметане. Приходилось пробовать?

— Слыхивал.

— А теперь отведаешь. Там у меня свой человек, дядька погибшего участкового, колхозный механизатор. Кстати, твой тезка: Иван Иванович Иванов. Мужик — из настоящих. Сам увидишь.

До Кущевской — три часа езды. Пока добирались, Звягинцев успел прочитать курс лекций по истории родного края, начиная с тех времен, когда по здешним местам кочевали отпрыски некогда могучих племен ногайцев, и до наших дней.

— Наше богатство — виноград, табак, конопля, рис. Горы риса! Чай, кукуруза, подсолнечник. Сады. А какая пшеница! Лучшая в мире! Посевы сахарной свеклы за последние годы выросли в шесть раз! — горделиво перечислял он. — В прошлом году собрали восемь миллионов тонн зерна. А в самом сытом предвоенном, сороковом, — всего три миллиона. А как у вас, в Донбассе?

На этот вопрос Иван Иванович не мог ответить. У него в голове держались совершенно иные цифры: в Донбассе пять с половиной миллионов жителей, из каждых десяти — девять горожане. А урбанизация, как известно, придает свои оттенки общей оперативной обстановке.

Открытием для Звягинцева стало и то, что в Донецке

жителей в два раза больше, чем в Краснодаре. А какой промышленный потенциал!..

Звягинцев, сделав вид, будто рассердился, сказал:

— Зато у вас нет таких карасей, как у нас. Это раз. Во-вторых, в чем у вас квас? В бочках. А у нас — в дижах. И в-третьих, «наша мама отправляется в полет, потому что наша мама называется пилот».

Он был общительный человек.

В Кущевскую въехали уже затемно.

Бывают деревни, села и станицы. Кущевская напоминала поселок сельского типа. Ехали-ехали по станичным улицам, пока не уперлись в широкие ворота, венчавшие штакетный забор.

Семья сельского механизатора, потомственного казака Ивана Иванова, встречала давнего друга на пороге дома. Со Звягинцевым облобызались все, даже детишки. С таким же радушием приняли они и Орача.

— Не прогоните? — спросил улыбающийся Звягинцев. — Как Лиса Патрикеевна выговаривала себе место? Хвостик — под лавку, голову — на лавку...

— Гость в доме на праздник — к добру, — шумливо говорил хозяин.

А узнав, что они с Орачем тезки, загомонил еще веселее.

— Иваны — стержень России: ее ноги, ее руки, ее голова.

Щедра кубанская земля. Это было видно по тем простым, но обильным яствам, которые красовались на столе.

Жили Ивановы, судя по обстановке, на городской лад. Мебель современная, полированная. На стенках — ковры, как в сакле у родовитого черкеса. И все это было не напоказ, как иногда бывает, — стоит мебель в доме хозяином, а люди при ней — за прислугу, чтобы протирать, наводить лоск. Здесь же все было «рабочее», повседневное, нужное человеку.

— Пока хозяйка хлопочет, погутарим про мужские дела, — предложил Иван Иванов.

Они вышли на просторный двор, обтянутый густым шатром винограда. Сели на лавочку. Горел свет, освещая зеленый купол из молодых листьев.

— Как караси? — поинтересовался Звягинцев. — А то я разбахвалился...

— Преют в сметане. Окромя карасей, что от меня надобно? — перешел прямо к делу сельский механизатор. — Ты же звонил, намекал, что что-то проясняется насчет Лешки.

Звягинцев пояснил Орачу:

— Лешка — его племянник, участковый, тело которого выловили из реки. У них в Донбассе что-то прописывается, — кивнул он в сторону Орача.

Орач поспешил внести ясность.

— Знаете, как оно бывает? Пал вечерний туман на речную долину, вверх не поднимается, отяжелел от сырости. Со стороны глянуть — разлито молоко по низине. А луну видно. И звезды в небе. Да только над речушкой от этого холодного света не стало меньше тумана.

Хозяин все понял.

— Ты сельский, что ли? — спросил он.

— От дедов-прадедов — хлебороб. И фамилия такая: Орач, значит пахарь. А интересует меня жительница вашей станицы Лукерья Карповна Шорник. Не знаете такую?