Последний шанс
Шрифт:
— Да вот прилетел. Как Саня?
— В институте.
— А тетя Марина?
— На работе.
— А мама?
— Тоже.
— А ты что же дома?
— Забежала переодеться. Спешу в библиотеку.
Вот и исчерпана тема разговора с дочерью, в которой он души не чает. О своей работе не расскажешь. А если ты в силу служебной необходимости таишься даже от самых близких, то на чем же строятся ваши взаимоотношения? Семья — единый организм, где все зависят друг от друга. А здесь давно уже каждый живет своей внутренней жизнью. У каждого свои радости и огорчения, свои
В управлении Иван Иванович подробно доложил Строкуну о результатах своей поездки в Краснодар. Выслушав его внимательно, Евгений Павлович с присущим ему юмором заметил:
— Ну что ж, подполковник Орач, — теперь тебе и карты в руки: оформляй расписку о невыезде Алевтины Тюльпановой и отпускай ее на все четыре стороны.
Иван Иванович был признателен полковнику за то, что тот в свое время не позволил ему пороть горячку.
— Поспешишь — людей насмешишь, — признался он. — Думаю, дело тут не в Тюльпановой, всему голова «папа Юля». Пока можно было в компании с Пряниковым «доить» шахту, он сидел тихо. Но вот убрали директора шахты Нахлебникова, который обеспечивал главное прикрытие всех махинаций на четырнадцатом участке, и «папа Юля» понял, что лафа закончилась, понял — и сразу же со своими дружками ушел с шахты. А на дорожные расходы «взял» мебельный. Подозреваю, что на мебельный «троицу» вывела Тюльпанова. Очевидно директор магазина Матронян была клиенткой Алевтины Кузьминичны и выболтала ей необходимые сведения.
— Не исключено, — согласился с его версией Строкун. — У нас тут тоже произошло кое-что интересное. Во время праздников из отдела кадров шахты «Три-Новая» исчезли учетные карточки всех, кто работал на четырнадцатом участке.
— Как так «исчезли»? — удивился Иван Иванович.
— Исчезли — и всё. Помещение опечатали. Уходили на праздники после застолья все вместе. Пришли третьего — печать целая, а стеллаж, где хранились дела по четырнадцатому, — пуст. Все испарилось, до последней бумажки.
— Бумага не испаряется, — сказал Иван Иванович.
— Если б сгорела, остался бы пепел. Но и его нет. Никаких следов. Вот тебе, Иван Орач, и повод заняться четырнадцатым участком и вообще всей шахтой службе ОБХСС.
— А что же Генералова? Она-то как объясняет это происшествие? — спросил с тревогой Иван Иванович.
— Так же, как и я тебе: вышли все вместе тридцатого после небольшого застолья, около четырнадцати часов. Пришли третьего к восьми часам — ничего нет. А в остальном пусть разбирается милиция.
— Интересно! — заключил Иван Иванович, думая, какими последствиями все это может обернуться для Генераловой.
— Весьма, — поддакнул Строкун. — Особенно если учесть, что окна и двери остались в неприкосновенности.
— А сигнализация?
— Ее только собрались устанавливать.
Конечно, на четырнадцатом участке и, возможно, не без помощи «папы Юли» собрались весьма высокие специалисты, которые имели не одну судимость. Но чтобы сработать вот так ювелирно...
— Убежден, что «мебельный» и «кадры» — две параллельные, которые по законам геометрии Лобачевского пересекаются в
— Ого! — воскликнул Строкун. — Какие познания!
— Для этого надо иметь сына — без пяти минут кандидата геологических наук и дочку — студентку политехнического института, — ответил Орач.
— Что же мы конкретно можем доложить генералу? — спросил Евгений Павлович.
— Считаю, что у нас есть достаточно материала для серьезного разговора с Тюльпановой. Я когда-то тебе говорил: Пряников обмолвился, что его на «папу Юлю» вывела Тюльпанова. Надо добиться от него признания в этом.
Строкун по натуре скептик. Он во всем сомневается.
— Заранее знаю, что скажет Тюльпанова: ни о каком «папе Юле» она не знает. А Дорошенко с Кузьмаковым просто шантажировали ее прошлым; мол, если не поможешь нам, о твоих похождениях станет известно мужу. А услуга невелика: заберешь троих от магазина в восемнадцать ноль-ноль и отвезешь, куда скажем. Твое алиби будет обеспечено — получишь телеграмму от больной матери.
Доводы Строкуна были убедительны, но они не устраивали Ивана Ивановича.
— У меня есть веский довод. Тюльпанов говорил: мяснику — за пятьдесят. А по анкетным данным, Шурину нет сорока. Возьму Тюльпанова, побываем с ним в отделе кадров городского холодильника. Надеюсь, там учетные карточки на месте. И Тюльпанов по фотокарточке определит: подвозил он Шурина или кого-то другого. Я убежден, что в машине Тюльпановой был кто-то из «троицы», и она пересадила его в машину к мужу, как знакомого мясника. Откуда только у нее сведения о том, что Шурин уезжал вечером с семьей в отпуск? Не исключено, что от Пряникова или от кого-то из компании сговорчивых мужичков, ведь гараж Шурина при шахте... И кто-нибудь видел, как он готовил машину в дорогу...
— Мыслишь ты правильно, — похвалил Евгений Павлович друга. — Действуй, прижимай Алевтину Кузьминичну фактами до полной капитуляции.
Оперативка у генерала затянулась. Начальник управления дотошно разбирался в каждой детали. От него, как от старшего, ждали конкретных решений и указаний.
— Есть за что похвалить розыск, — сказал генерал, подводя итог. — Неплохо сработали на промежуточном этапе. Но главные исполнители пока остаются на свободе.
На коммутаторе рядом со столом генерала замигала лампочка. Во время совещания начальник управления не отвечал на телефонные звонки — для этого в приемной есть порученец и помощник.
Дверь в кабинет приоткрылась, на пороге появился порученец.
— Товарищ генерал, извините, полковник Папин-Мамин. По срочному делу.
Начальник управления снял трубку и долго слушал. Лишь изредка бросал отдельные фразы: «Где?», «Когда?», «Действуйте».
Когда разговор закончился, он тяжело положил трубку на рычаг и отыскал глазами Орача и Строкуна. Иван Иванович понял: что-то случилось.
Генерал сказал:
— В семнадцать сорок на пятнадцатом километре по Мариупольскому шоссе произошло дорожно-транспортное происшествие. Потерял управление ВАЗ с номерными знаками СЛГ 18—17 и пошел под откос.