Последний солдат империи
Шрифт:
Выло приятно сидеть за высокой стойкой бара, наблюдая, как молодой кавказец-бармен ловко хватает сразу две бутылки. Опрокидывает горлышками в высокий бокал, мешая коньяк и шампанское. Кидает в шипящую смесь смуглую вишенку, кубик льда. Улыбаясь, двигает бокал смуглой длинной рукой: «Ваш шамнань-коблер».
Рядом, в сумрачно-золотом дансинге, танцевали. Покачивались в оркестре похожие на рыб мерцающие инструменты.
И в этой прохладе и меланхолической красоте не верилось, что где-то рядом лежит раскаленная марсианская
Белосельцев испытывал ленивую сладость и умиротворение, как в прежние годы, когда завершались рискованные, почти невыполнимые разведзадания и он возвращал из горных ущелий, тропических болот, стреляющих джунглей, где на разбитых дорогах ждали его засады, фугасы, плен или пуля снайпера, — возвращался в прохладный номер отеля «Кабул», где вставал под шелестящий душ, или в китайском ресторанчике Пуэрто-Кабесас ел молочный суп с креветками. Вот и теперь была та же сладость, необязательная беседа с очаровательным умным Андреем Ермаковым. Главное было сделано. Проект «Ливанский кедр» подтверждался. Русская цивилизация и ее жрецы были обнаружены. Опасность московского заговора, которая еще недавно томила и мучила, теперь отступила, казалась больным преувеличением, столичным бредом. Белосельцев смотрел, как красиво тонцуют блюз молодые пары, а над их головами, словно серебряная рыбина, плывет саксофон.
Они обсуждали с Ермаковым научное открытие ленинградских биологов, которым удалось составить геном человека. Полный набор генетических признаков, определяющих физические, психические, а также нравственные черты личности, что открывает путь к бессмертию. К производству биологических запасных частей и установке их в человеке взамен износившихся.
– Быть может, это позволит постепенно освободить бессмертного человека от дурных привычек. Например, люблю выпить после удачно проведенной работы. Особенно «шампань-коблер», засмеялся Белосельцев, чувствуя, как пьянеет.
Мимо, после танца, проходила молодая пара.
– Не расслабляйтесь. К десяти часам вам нужно быть на постах, — негромко сказал им Ермаков, и они послушно кивнули.
В беседе они перешли от проблемы бессмертия к проблеме воскрешения из мертвых, которая, как оба они полагали, будет поставлена советской наукой в ближайшее время. Генная инженерия, сохраненные ткани мозга и костное вещество позволят воскресить таких людей, как Ленин и Николай Второй, что и станет реальным преодолением последствий Гражданской войны.
— А что если воскрешенные Первая Конная и Добровольческая армия Деникина вдруг выйдут из-под контроля? И нам снова придется делать исторический выбор? — трунил Белосельцев, чувствуя, как мягкие волны хмеля раздвигают бархатный сумрак и становятся видны струны электрогитары и перламутровый вензель на деке.
Мимо, держа на весу бокал с коктейлем, проходил невысокий, стриженный «под бокс» человек. Ермаков остановил его на секунду:
— Ты помнишь, что новый комплект бронежилетов складирован в третьем микрорайоне?
— Все под контролем, — ответил тот и удалился к дальнему столику.
Эти краткие
— Вполне допускаю, что для бессмертия понадобится только один мой интеллект, — пьяно пошутил Белосельцев. — А его можно будет поместить в бесхребетный пузырь, в гриб, в медузу. Знаете, есть такие грибы, которые выращивают в банке. Ведь это думающие грибы, — он вдруг вспомнил серый клейкий гриб, заключенный в банку, который находился в кабинете Чекиста. И как странно улыбнулся и подмигнул ему гриб, когда Белосельцев покидал кабинет. Это воспоминание позабавило его, и он ухмыльнулся.
К ним подошла девушка с красивой золотистой стрижкой, в полупрозрачном платье:
— Андрей, перевязочные материалы готовы, и я бы хотела передать их головным постам, которые выдвинутся в пустыню.
— Хорошо, — сказал Ермаков. — Только сделай это до десяти. До объявления комендантского часа.
— В чем дело? — спросил Белосельцев, глядя, как удаляется девушка, и к ней, обнимая ее за голые плечи, подходит юноша. — Какой комендантский час?
— Пустяки, — сказал Ермаков. — Итак, мы с вами говорили о гравитации...
Они пустились в обсуждение космической архитектуры, свободной от гравитационного насилия, которое испытали на себе Парфенон и кельтские домены, собор Святого Петра и Кельнский собор. Постепенно перешли к космической живописи, состоящей из спектров и оптических фантазий, согласившись с тем, что первым абстракционистом, певцом чистого цвета, был Данте в поэме «Рай».
К Ермакову подошли двое плечистых парней, которых Белосельцев видел днем на атомной станции. Один спросил:
— Мы хотим уточнить возможное направление главного удара. Нам кажется, им опять станет опреснитель.
— Для обороны на всех направлениях просто не хватит людей! — волнуясь, сказал второй. — Надо выслать в пустыню разведку, и пусть она с помощью костров или световых сигналов обозначит главное направление.
— Все уже сделано, — сказал Ермаков. — Костры разложены по всему периметру города. Они обозначат главное направление.
Парни ушли, о чем-то сосредоточенно переговариваясь.
— О чем это они? — спросил Белосельцев. — Какое направление удара? Какие бронежилеты? При чем здесь перевязочные материалы?
— Если я начну объяснять, вы не поверите, — неохотно сказал Ермаков.
— Мне хочется знать, — настаивал Белосельцев.
— Вы приехали вместе с высоким гостем. Нам бы не хотелось, чтобы поползли слухи, кривотолки. Наш город дорожит своей репутацией. Он на самом деле замышлялся как Город Солнца, воплощающий мечту Кампанеллы.
— И все-таки, что здесь происходит?
Ермаков жадно допил коктейль, хрустнул на зубах ломкой льдинкой, и глаза его, минуту назад мягкие и мечтательные, стали злыми и острыми.