Последний солдат Третьего рейха
Шрифт:
Русские танки по-прежнему оставались на месте, но и они начали стрелять. Нам удалось поразить несколько танков: из их бойниц вырывалось пламя.
Затем раздался бесчеловечный приказ: поскольку танки противника не шли на нас, мы должны выступить им навстречу.
Несколькими бросками мы преодолели пару метров. Стрельба не утихала, шедший рядом со мной солдат упал. Мы потеряли остатки самоконтроля и постепенно подходили все ближе. После каждого броска падали на землю. Танки оказались без сопровождения и поэтому не могли взять точный прицел. Один танк, находившийся метрах в шестидесяти от нашего окопа, загорелся. К нам двинулись три машины. Если
Я и сейчас вижу эти танки, металлическую бляху и прицел пулемета, свои пальцы, лежащие на спусковом крючке. С каждой секундой, по мере приближения танков, земля, на которой я лежал, передавала мне вибрацию их хода, а нервы, которые были напряжены до предела, казалось, стали издавать протяжный стон. Я снова понял, что можно прожить свою жизнь за несколько секунд. Увидел желтые фары танка, а затем все исчезло. Я спустил курок, и огонь опалил мне лицо.
Мой мозг был парализован. Он словно был сделан из того же материала, что и каска. Вспышки стрелявших рядом пулеметов ослепили меня, я по инерции широко раскрыл глаза, хотя ничего не было видно из-за дыма. И тут вспыхнул огонь у второго танка. Его сразили три снаряда. Мы лихорадочно схватились за дуло орудия, уткнувшееся в небо слева от горящего танка. До нас донеслось урчание: третий танк пересекал холмик, расположенный за нашей позицией. Он увеличил скорость, и теперь уже был метрах в тридцати от нас. Я схватил последнюю гранату. Один из моих товарищей выстрелил. На несколько мгновений я ослеп. Затем я увидел, как к нам приближается покрытый грязью танк.
Тут раздался взрыв такой силы, будто началось извержение вулкана. Танк подбросило вверх. Все вокруг окутал густой дым. Танков больше не было. Мы выбрались из убежища. Русские не выдержали нашего дьявольского упорства и отвели свои танки. Мы бросились на заледеневшую землю: она показалась нам такой мягкой.
Танки ушли, но они появятся снова, в этом можно не сомневаться, появятся с подкреплениями, сопровождаемые самолетами и артиллерией. И нынешнее наше упорство окажется бесполезным.
Мы продолжали воевать. Несмотря на превосходство противника, с которым ничего не могли поделать. И сражались не зря. По крайней мере, смогли спастись массы беженцев.
Ночью, проведенной без сна, к нам присоединились другие. Мы восстановили позиции, устроили минное поле, что стало возможно благодаря прибытию боеприпасов из Данцига. Мины стали бесценным подспорьем в обороне, но взрывались они лишь однажды. Было ясно, что, прежде чем вступить на землю, русские проведут обстрел из крупнокалиберных орудий.
В течение трех дней русские неоднократно предпринимали мощное наступление в заливе с целью отрезать Данциг от Готтенгафена. Пфергам получил тяжелое ранение. Мы снова отступили, но при поддержке морской артиллерии. Не окажись русские в таком количестве и со столькими орудиями, пришлось бы отступить им.
Остатки немецких войск расположились на небольшом участке. Не прекращались авиационные налеты. Глядя на горизонт, мы не видели ничего живого. Еще полгода назад здесь текла мирная жизнь, а теперь на этой земле наступил апокалипсис. Днем нельзя было выходить на улицу. В небе постоянно летали самолеты. Несмотря на нашу противовоздушную оборону, вылетов становилось все больше. Наши же позиции оказались ослабленными. Началась эвакуация войск.
Мы были в рядах первых, кто вернулся в Готтенгафен. В некоторых районах города уже кипел бой. Его облик полностью
Нам пришлось расчищать развалины, чтобы смогли добраться до гавани грузовики с беженцами. Каждые пять-десять минут появлялись самолеты противника, и приходилось прекращать работу. Несколько раз в день на улице возникал пожар. Лишь воспоминания о Белгороде и Мемеле помешали нам покончить с собой. Мы перестали считать убитых и раненых. Тех, кто не получил ранения, не было.
Лошади везли повозки с убитыми, завернутыми в лохмотья или просто в бумагу. Их надо было захоронить, но пулеметы «Илов» не позволяли этого сделать.
Посреди развалин стояли люди. Они были прекрасной мишенью для русских летчиков. Горизонт на западе и юго-западе стал бордовым от многочисленных пожарищ. На окраинах города начались уличные бои; тысячи беженцев все еще ждали на пристани. Время от времени до нее долетали и разрывались русские снаряды.
Мы передохнули в подвале, где принимал роды доктор. Подвал был покрыт сводом. Единственное освещение составляли керосиновые лампы. Обычно рождение ребенка — радостное событие. Теперь же оно стало лишь частью большой трагедии. На крики матери никто не обращал внимания: слишком много было похожих криков повсюду. А ребенок уже жалел, что появился на свет.
Снова заструилась кровь — она струилась по земле, которая принесла нам так много страданий. Я снова переоценил человеческую жизнь: теперь я стал считать ее смесью крови и бесконечных мучений.
Спустя некоторое время, взглянув на новорожденного, крики которого были слышны на войне не больше, чем в мирное время звон хрусталя, мы вернулись на улицу, где по-прежнему бушевали пожары. Ради блага ребенка мы надеялись, что смерть настигнет его до того, как ему исполнится двадцать. Двадцать лет — неблагодарный возраст. Трудно уходить из жизни в самом ее расцвете.
Мы помогли старикам, которых молодые бросили на произвол судьбы. Наступила темнота, но ее озарял свет пожаров. Довели стариков до порта, где их ожидал пароход. Проведя стариков через толпу, мы посадили их на траулер. Чтобы избежать воздушной атаки, судну приходилось выписывать зигзаги по акватории порта.
Начался новый налет и унес новые жизни.
Мы было сошли с парохода, когда появился Воллерс. Он пожевал губами и потом спросил:
— Пропуска еще с вами?
Мы достали измятые грязные пропуска.
— Я скорее потеряю голову, чем пропуск, — пробурчал Грандск.
— Ну и оставайтесь на палубе.
В метре под нами мирно текла вода. Если возникнет перегрузка, судно может затонуть. Но никто и пальцем не пошевелил. Нам снова удалось спастись от гнева русских.
Глава 19
На Запад
Когда мы без происшествий добрались до Гелы, еще не рассвело. Мимо нас прошло несколько кораблей, казавшихся призраками: они плыли не зажигая огней. То ли возвращались в Гелу, то ли шли в Готтенгафен, а может, в Данциг, где ожидало транспорта множество гражданских лиц. Я-то думал, что Гела — большой город. Оказалось, это простая деревушка, и порт ее не имеет никакого стратегического значения. У берега стояли на якоре корабли, а мирные жители, бегущие на Запад, уезжали на небольших суденышках.