Последний солдат Третьего рейха

Сайер Ги

Целую минуту Гальс не мог оторвать взора от представившегося ему зрелища. Он единственный хорошо видел, что произошло. Позже он рассказал нам, что танки еще долго утрамбовывали землю, смешивая почву и человеческие останки. Танкисты же кричали:

— Гитлер капут!

Нам удалось отступить минут за десять до того, как подошли русские войска. Сомнений не было: армия бросила нас на произвол судьбы. Одному Богу известно, как мы пробрались сквозь горы мертвецов, вспышки, хаос. Голова разламывалась от грохота снарядов, одна мысль о тишине казалась невообразимой.

За мной плелся Гальс. Его руки были испачканы кровью, сочившейся из раны на шее. Линдберг молчал. Он шел впереди. Ветеран двигался сзади; он последними словами ругал войну, наших артиллеристов и русских. Бок о бок со мною шагал толстяк; он непрерывно бурчал что-то себе под нос. Шум боя усилился, а солнце поднялось еще выше. Мы бросились бежать.

— Сайер, нам конец! — задыхаясь, прокричал мне Гальс. — Бежать бесполезно.

Голова раскалывалась от грохота снарядов. Вдруг Канкан истошно закричал. Я повернул голову и невидящими глазами посмотрел на него. Мне показалось, что я сплю: я взглянул на него, не испытывая ни малейших ощущений и продолжая еле-еле передвигать ноги.

— Не дай мне упасть, — умолял Канкан. Он обхватил живот руками, как будто держал что-то. Вонь была страшная, как от требухи на скотобойне.

— Держись! — крикнул я, сам не понимая что. Канкан снова вскрикнул и согнулся вдвое.

— Ну же, — зычно произнес судетец. — Мы бессильны ему помочь.

Мы продолжали бегство, но напоминали, скорее всего, каких-то лунатиков. Сзади донесся звук двигателя. Мы обернулись, ожидая новой опасности. К нам приближалось что-то темное. Фары не горели. Собравшись с последними силами, мы пустились наутек. Полугусеничная машина, поравнявшись с нами, озарялась вспышками взрывов.

— Забирайтесь, ребята, — предложили нам братскую помощь.

Мы, спотыкаясь, засеменили к грузовику. Оказалось, что именно он стоял перед нашим убежищем в деревне. Трем солдатам удалось завести его. Мы взгромоздились на узкую площадку, часть которой занимало тяжелое орудие, снятое с позиции. Двигатель зачихал, и мы покатили по полю. Раньше здесь стояло много орудий. Теперь остались лишь пустые ящики из-под боеприпасов. Солдаты махали нам руками.

— Спасайтесь! — крикнул им наш водитель. — Иван уже рядом.

Один из артиллерийских тракторов, видно, ослепил нашего шофера. Так или иначе, мы въехали в глубокую воронку. Всех, кто был в машине, выбросило наружу. Я лежал у переднего колеса грузовика и стонал от боли в плече.

— Какого черта! — выругался кто-то. — Что же ты наделал!

— Да пошел ты! — рыкнул в ответ шофер. — Кажется, я сломал колено.

Я поднялся на ноги. Левая рука онемела.

— У тебя все лицо в крови, — сказал, взглянув на меня, судетец.

— Но болит только плечо.

На земле лежало распростертое тело Гальса. Он и так был ранен, а тут его еще и отбросило на большое расстояние. Может, он потерял сознание, а может, умер.

Я потряс его, произнес имя. Его рука поднялась к шее. Слава богу, жив! Попытка вытащить машину из ямы оказалась безуспешной. Колеса лишь бессильно крутились на холостом ходу.

Пришлось нам пешком добираться до следующей артиллерийской позиции, где собирали свой хлам солдаты. Вместе с ним они погрузили в машину и нас. Мы снова отправились в путь.

Вдали алел горизонт.

— Выбрались из этого ада? — обратился один из артиллеристов к ветерану. Тот не ответил: его сморил глубокий сон, в котором не так чувствовалась боль. Прошло несколько минут, и почти все наши спутники погрузились в сон, несмотря на тряску. Лишь мы с Гальсом едва дремали. От жуткой боли в плече я не мог пошевелиться. Надо мной склонилась чья-то фигура. Мое лицо было в крови: осколками ветрового стекла меня всего изранило так, что казалось, кровь сочится из глубокой раны.

— Парню конец, — произнесла фигура.

— Скажешь еще! — крикнул я.

Чуть позже нам оказали первую помощь. От каждого толчка боль в плече становилась невыносимой. В животе все переворачивалось. Меня тошнило. Два солдата провели меня в дом. Здесь на полу расположились раненые. Вместе со мной приковылял и Гальс. У него была окровавлена шея. Хромая на одну ногу, появился водитель.

— Тебе совсем паршиво? — спросил Гальс. — Сайер, ты же ведь не собираешься помирать, правда? Его слова заглушили стоны раненых.

— Я хочу домой, — произнес я, сдерживая рвоту.

— Я тоже, — отвечал Гальс. Он перевернулся на спину и заснул.

Чуть позже нас разбудили санитары, пришедшие отсортировать мертвых от раненых. Холодные пальцы приоткрыли мне веки. Кто-то полез пальцами в глаза.

— Тихо, парень, — произнес санитар. — Где болит?

— Плечо. Не могу пошевелить рукой. Санитар расстегнул лямки. Я взвыл от боли.

— Видимых повреждений нет, господин майор, — сообщил он высокому мужчине в фуражке.

— Ас головой что?

— Все в порядке, — ответил санитар. — Лицо в крови, вот и все. У него что-то с плечом.

Санитар пошевелил моей рукой, я снова вскрикнул от боли. Майор кивнул. Санитар прицепил ко мне записку, затем проделал то же с Гальсом и водителем. Его он повел в госпиталь, заполненный до отказа. Мы с Гальсом остались лежать на полу. К полудню появились еще два санитара. Они занялись теми, кого оставили ждать. С их помощью я поднялся.

— Ничего, — выговорил я. — Я могу идти. Болит только плечо.

Санитары собрали всех, кто мог передвигать ноги, и направили в госпиталь.

— Всем раздеться! — едва мы открыли дверь, рявкнул фельдфебель.

Раздеваясь, от жуткой боли я чуть не упал в обморок. Мне помогли два солдата. Наконец с моего плеча, на котором уже начался отек, удалось снять мундир. Мне сделали укол в бедро. Затем санитары промыли нам раны и приклеили пластырь. За закрытой дверью зашивали шрам солдату: его рана тянулась через всю спину. После каждого прикосновения инструментов раздавался вопль. Пришли два санитара и схватили меня за плечо. Я взвыл от боли и выругался, но они даже не повернулись в мою сторону. Раздался хруст, все тело, с головы до пят, пронзила боль. Санитары вправили мне вывих и пошли дальше.