Последний солдат Третьего рейха

Сайер Ги

Русские перегруппировались и перешли в новое мощное наступление. Его они, оказывается, откладывали потому, что завершали последние приготовления. Вражеская артиллерия, которая с каждым часом становилась все активнее, поливала нас смертоносным огнем. Ветеран получил ранение и ожидал с другими ранеными, которых было не меньше сотни, эвакуации в госпиталь. Место Винера занял фельдфебель. Я продолжал подавать патроны для пулемета, но стрелял из него явно не такой умелый солдат, как Винер.

Последующая ночь была просто ужасной. В памяти моей сохранились

лишь отдельные фрагменты происшедшего. Ночь наступила уже в пять. В России только так: летом почти не бывает ночи, а зимой — дня.

Мы только что выдержали две-три крупные атаки. Отчаянные крики слева подсказывали нам, что там гибло множество солдат. Опустошив пять магазинов, я пытался согреться, схватив рукой теплое дуло пулемета. Шестая лента была последней. Теперь надо ждать поставки новых боеприпасов. Темноту без конца прорезали вспышки тысяч русских снарядов. Траншеи были не слишком глубоки, а до некоторых позиций вообще не доходили. Туда приходилось добираться по-пластунски, проползая несколько сот метров по снегу, смешанному с комьями промерзшей земли.

Время от времени к нам добирались солдаты, перепрыгивавшие из одной воронки в другую. Они подносили снаряды для 50-миллиметровой зенитной установки, но однажды их всех накрыло снарядом. Криков мы так и не услышали. Через несколько минут фельдфебель отправил меня на место взрыва принести хотя бы пару пулеметных лент. Не успел я добраться до места, как раздались крики «Ура!» русских. А затем на нас посыпались гранаты и зенитные снаряды. Я ничком бросился на землю. Рядом со мной лежали тела убитых несколько минут назад товарищей. А боезапаса, за которым меня послали, нигде не было видно.

Раздался грохот танка. Вокруг меня темноту прорезали яркие вспышки и розово-желтые взрывы. Я, как было сказано в инструкции, пошире открыл рот, чтобы не перехватило дыхание и не лопнули барабанные перепонки. Земля тряслась так, что я перестал соображать, где верх, где низ. Мне показалось, что среди общего шума до меня донесся грохот пулемета, из которого мы стреляли с Винером. Мне пришло в голову, что я схожу с ума. Выхода не было. Оставалось прижаться к земле, опустив голову, и ждать приближения смерти.

Слева лежало перевернутое зенитное орудие, но без боезапаса и расчета. Вновь послышалось устрашающее урчание танка. Темноту прорезал свет прожектора. Танк прорвался через нашу линию обороны и проходил в двадцати метрах от того места, где лежал я. Внезапно он загорелся. Я чуть не испекся в горячем воздухе. В полубессознательном состоянии услышал топот ног и ругательства, звучавшие явно не по-немецки и не по-французски.

Позади протопало три или четыре пары сапог. Все произошло так быстро, что я даже и не понял, видел ли я это, или мне показалось. Пулемет не умолкал, а затем раздались крики. В танке рвались снаряды, разбрасывая вокруг меня стальные осколки.

Затем наступило затишье, продолжавшееся минут сорок пять. Еле держась на ногах, я приподнялся и сделал несколько шагов по направлению к позиции, с которой ушел двадцать минут назад.

Но от нее ничего не осталось: только дым и неподвижные тела. Я повернулся и пошел в тыл. Споткнулся о труп, понял, что потерял свою винтовку, схватил другую у убитого солдата и бросился бежать.

Я услыхал несколько выстрелов и поскорее забрался в окоп, где уже сидели три солдата примерно в таком же состоянии, что и я. Застывшими глазами они смотрели в темноту Забившись на самое дно окопа, я попытался привести мысли в порядок. Перед глазами все еще стояли тысячи острых, как стрелы, вспышек.

Я не знал, что делать дальше, и лишь прислушивался к крикам солдат, находившихся в окопе. На юге горела земля, а небо раскалывалось от грохота.

Русские прорвали фронт на Днепре. Несколько тысяч германских и румынских солдат ждала страшная смерть. Около двадцати полков не смогли вовремя отойти и сложили оружие. Их ждала единственная награда — плен.

Но для остальных война продолжалась. Я решил убраться из окопа, в который забрался. Согнувшись, со всех ног побежал на другие позиции, где солдаты перевязывали своего товарища. Кто-то поприветствовал меня:

— Сайер! А ты откуда взялся?

В голове звучал грохот.

— Не знаю… Ничего не знаю… — бормотал я. — Там все погибли… Я убежал…

За нами раздался звук мотора. Тягач тянул на позицию тяжелое противотанковое орудие. Усталость действовала на нас как наркотик Мы тупо смотрели, как вражеское кольцо стягивается вокруг нас. Затем, с отчаянными криками, моля Бога сотворить чудо, бросились на дно окопа и вжались в землю. Взрывы, раздававшиеся с каждым разом все ближе, достигли необычайной силы. На нас посыпался снег и замерзшая земля. В конце концов рвануло в нашем окопе. Мы даже не поняли, что произошло. Нас отбросило к противоположной стене. Посыпалась земля.

В эту минуту, ощутив приближение смерти, я испытал дикий ужас и понял, что схожу с ума. Меня придавило землей.

Я до сих пор без дрожи не могу вспоминать о происшедшем.

Трудно описать нормальным языком чувства, которые возникают, когда тебя хоронят заживо. Грязь засыпала мне лицо, попала в горло. Меня словно окатило чем-то: чем больше я сопротивлялся, тем крепче меня сдерживали. Что-то давило на плечо. Резким движением я высвободил голову, избавившись от грязи и от каски, ремешок которой врезался мне в горло.

В голове пронеслись отчаянные мысли. Ни в каком страшном сне нельзя такого себе представить. Именно в эту минуту я осознал до конца значение криков, которые столько раз приходилось слышать на поле боя. Я понял смысл маршевых песен, в которых прославлялся солдат, который умирает смертью героя. На него вдруг накатывают мрачные мысли.

Мы шли плечом к плечу, как братья, А теперь он лежит в грязи. Мое сердце разрывается от горя, Мое сердце разрывается от горя