Последний сон разума
Шрифт:
— А то, что в процессе зачатия и мужчина участвовать должен.
— Так мы же с тобой по два раза в день! Я тебе никогда по молодости не отказывал!
— Носила семя твое на проверку… Сказали, что нежизнеспособны твои… Эти…
Анна Карловна покрутила пальцем, как змейкой.
— Головастики твои, — сопроводила она голосом. — И вылечить нельзя!
Синичкин стоял, словно под дых ударенный. Не мог ни вдохнуть, ни выдохнуть. Все сперло у него в груди, а в голове закружилась, запуталась в кольцо фраза — не мужчина я, не мужчина!.. Но тут
Володя преобразился лицом, налил щеки гневом и прошипел:
— Врешь! Побью!
— Не пугай, у меня бумаги сохранились!
— Что за бумаги?
Он сжал кулаки и надвинулся на жену, с твердым намерением ударить ее в толстый живот.
— Спермограмма твоя!
Слово «спермограмма» вдруг отрезвило Синичкина и прервало наступление. Более того, это медицинское слово, связанное понятием только с мужским индивидуумом, опять жутко напугало его и капитан тотчас уразумел, что жена не врет, а говорит истинную правду, а значит, эти головастики у него и вправду мертвы.
Загугукал ребеночек, и Анна Карловна устремилась к нему:
— Он кушать хочет, маленький!
Мертвое семя у меня, повторял про себя Синичкин. Мертвое!
— А кто маленькому за кашкой сходит?
Володя скосил глаза на грудняка, и тот вновь улыбнулся ему всей мордашкой, отчего у Володи вдруг защемило сердце и подступил комок к горлу. Он внезапно осознал, сколько в нем нерастраченной любви скопилось, сколь сильна она, не траченная годами, и что если не начать отдавать ее, хоть по капле, то загнется он от тоски прежде-временно, сознавая свою никчемность, забродив жизненными соками, превращающимися на старости в уксус!.. И вскричал тогда милиционер:
— Я люблю тебя, Аня!
Он подбежал к жене, обнял ее за теплые плечи, прислонился губами к мягкому уху и зашептал:
— Мы вырастим его! Мы вырастим нашего мальчика очень хорошим и умным!
— Да-да! — жарко вторила Анна Карловна.
— Он вырастет в красивого юношу!..
— Да!..
— И у нас будут прекрасные внуки на старости лет.
— Да! — вскричала в экстазе жена и попыталась было, забыв обо всем, отдаться Синичкину здесь же, закинув ему за талию тяжелую ногу, но он отстранил ее властно и сказал:
— Нужно кормить ребенка!..
Участковый вышел в ближайший супермаркет и купил детского питания для самых маленьких. Всяких баночек и коробочек лежало в его сумке множество, опять же памперсы и присыпки, и Володя заторопился домой, дабы накормить сына и сделать его жизнь комфортной.
Сына? — переспросил он себя, оставляя на снегу следы сорокового размера. И решительно подтвердил: — Сына!
— Значит, Семен Владимирович? — спросил он у жены, разгрузив покупки.
— Ага, — кивнула она и улыбнулась.
Синичкин смотрел на свою половину и с удивлением обнаруживал в ней перемены. Лицо разгладилось,
— Синичкин?
— Синичкин.
— Ну, пойду я. На службу.
— Ага.
Анна Карловна даже не обернулась в его сторону, вся ребенком была поглощена. А обычно провожала его до самых дверей, шарф поправляла и проверяла блеск форменных сапог.
Синичкин решил не обижаться, так как стал отцом. Он вышел из подъезда и направился в отделение, отмечая, что побаливают ляжки. Должно быть, к перемене погоды. Надо попросить жену смазать их бабкиной мазью.
На работе участкового ждал сюрприз. В кругу сослуживцев в больничном обмундировании сидел лейтенант Карапетян и хлопал черными глазами.
— Сбежал? — вскричал Синичкин.
— Сбежал, урод! — подтвердил Погосян.
— А как же язык?
Карапетян открыл рот, и из него вывалилось что-то длинное, синее, с багровыми пятнами.
— Иу-аыыаеио, — провыл он.
— Пришили, — прокомментировал Зубов, лузгая семечками на пол.
— А что сбежал? — спросил Синичкин.
— Посленаркозовая тряска! — пояснил майор. — Это когда человек после наркоза себя не осознает и торопится куда-то идти. Тут сестры не уследили! Бумагу накатаем на госпиталь! Все карьеристами стали!
— Уаиииуы, — подтвердил Карапетян, быстро задышал и опять высунул язык, словно собака.
— Вези его, Зубов, обратно в госпиталь! — распорядился Погосян. — И наори там на всех!
— В таких погонах? Плевать там на старшину хотели!
— Фиг с тобой! — сжалился майор. — Надевай прапорщика!
— Есть! — вытянулся Зубов.
Обладатель русской жены подхватил лейтенанта под мышки и потащил на выход. Тот не сопротивлялся, лишь постанывал.
— Наркоз отходит, — пояснил командир.
— А мы ребеночка из детдома взяли, — зачем-то сказал Синичкин.
— Да что ты! — обрадовался Погосян. — Поздравляю! Ай, молодца!
— Маленький такой!..
Володя раздвинул руки на расстояние полуметра.
— Вот такой!
— Ай, богатырь! — прицокнул армянин. — Мальчик?
— Так точно.
— Имя дали?
— В честь деда моего. Семеном назвали.
— Это хорошо, что в честь деда! Наши предки живут в наших потомках!
Погосян сказал это и вдруг загрустил. Синичкин увидел его грусть сразу и спросил, про что она.
— Сколько детишек сегодня поубивали! — прослезился майор. — Надо ворон этих выводить! Средство наверняка какое-нибудь существует!
И тут Володя Синичкин понял, откуда взялся его младенец. Как будто пронзило его! Мальчишка — из тех, кого сегодня порвали на кусочки вороны. Каким-то неведомым чудом ему удалось спастись! Но каким образом он преодолел голым по снегу почти километр?! Ведь грудной мальчишка!