Последний спринтер

Скаландис Ант

– Прости, синьора, – сказал он, – мне что-то нехорошо. Я перезвоню вам попозже.

– Нехорошо – это по моей части! – Эльза была весьма игриво настроена.

– Простите, синьора, но мне кажется, это не совсем тот случай.

И Волжин отключился. Некоторое время он сидел, пытаясь собраться с мыслями и тупо глядя в серое стекло, а потом под аккомпанемент звонка на экране появилось лицо жены.

Жена интересовалась, как принимать Джонсона, кого звать еще, пускать ли

журналистов, жаловалась на нехватку времени и спрашивала, но боится ли он, то есть Волжин, за Галку, не слишком ли она увлекается этим сомнительным героем.

Волжин отвечал невпопад и иод конец уже традиционно извинился и пообещал перезвонить сам.

Следующим был Брайт.

– Старик! – заговорил он. – Слушай, что я тебе расскажу. Ты обалдеешь. Ты, наверно, думаешь, что подтвердилась шутка Корвадеса и под Тоннелем ничего не оказалось. Так вот: там было не двести пятьдесят мегатонн, а п я т ь с о т. Ты представляешь, каков мерзавец, этот Дэммок!

– Сколько? – равнодушно переспросил Волжин.

– Пятьсот.

– Изрядно.

– «Изрядно»! – обиделся Брайт. – Да это черт знает что!

– Слушай, Джонни, – сказал Волжин, – вы все так часто звоните и все говорите на разных языках. Я уже ничерта не соображаю. Я тебе сам позвоню. Попозже. Хорошо?

Брайт исчез, а вместо него как-то странно (вроде бы и звонка даже не было) возник на экране Джексон.

– Игорек, – сказал он («Какой я ему, к черту, Игорек?», – подумал Волжин), – хочешь я подарю тебе девять миллиардов долларов? У меня тут в номере случайно обнаружились лишние девять миллиардов. Тебе не нужны?

Джонсон говорил по-английски, и это было очень странно.

– Ты что, Боб? – спросил Волжин. – Ты пьяный, что ж?

На это Джонсон разразился потоком трудно переводимой испанской брани, и в этой словесной помойке отчетливо была различимы только тря имени: Иисуса Христа, девы Марии и Эльзы Гудинес. Потом Джонсон внезапно иссяк и продекламировал по-русски: 

На наших мускулах кровь и пот,На наших зубах – песок.Еще один последний бросок,Еще один поворот.На наших мускулах пот и кровь,Зато результат высок!А финиш будет, как выстрел в висов,Но все повторится вновь. 

Это были стихи Джеймса Тайлера в его, волжинском переводе, и он никогда не думал, что они могут так звучать, как звучали сейчас в устах пьяного спринтера.

– Знаешь, Игорь, что я хотел

сказать им всем сегодня вечером, когда они сядут у экранов своих стереоящиков и будут пялить на меня глаза?

Джонсон поправил на шее воображаемый галстук, прокашлялся и вдруг закричал, как на митинге:

– Я! Последний спринтер уходящего мира! Призываю всех, кто еще не окончательно погряз в мелких заботах о своем здоровье и благополучии: спасите спорт! Спорт умирает, но он безумно хочет жить. Спасите его. Начните все с начала. Еще не поздно. Каждому из вас, кто захочет стать настоящим профессионализм спортсменом, я, Роберт Джонсон, буду платить деньги, хорошие деньги, и уж я научу вас, как надо отдавать спорту всего себя, всего без остатка. Спорт не признает компромиссов. В спорте надо раствориться. И тогда он щедро вознаградит тебя за твою преданность. Я, Роберт Джонсон, призываю всех создавать новые настоящие спортивные клубы! Я, Роберт Джонсон, буду финансировать эти клубы! И это будет прекрасно. Но все зависит от вас. Судьба спорта в ваших руках, люди планеты! Спасите спорт! Ради красоты, ради силы, ради отчаянного духа борьбы, ради счастья – величайшего на свете счастья преодоления предела – спасете спорт! К этому призываю вас я, последний спринтер уходящего мира.

А теперь, Игорь, я ничего им не скажу. Ничего. Так тебе нужны девять миллиардов, или я их выбрасываю?

– Нет, Боб, – сказал Волжин, – мне не нужны эти деньги.

– Хорошо, – Джонсон достал откуда-то из-за кадра бутылку виски и, сделав большой глоток, спросил: – А выпить ты не хочешь? Ах, да, ты же в телевизоре! Тогда давай поиграем.

– Давай, – согласился Волжин.

– Чиверс, – предложил Джонсон.

– Третьяк, – отпарировал Волжин.

– Эспозито.

– Бобров.

– Гретцки.

– Харламов.

– Пэгги Флэминг, – внезапно перескочил Джонсон.

– Водорезова.

– Не то.

– Хорошо. Роднина.

– Бабилония.

– Не то, ох, не то!

– Хэмилтон.

– Фадеев.

– Таулер – Форд.

– Пахомова – Горшков.

– Ладно, – сказал Джонсон и снова сделал перескок:

– Джон Томас.

– Владимир Ященко.

– Ренальдо Нехемиа.

– Андрей Прокофьев.

– Не то. Боб Джонсон.

– Кто?

– Боб Джонсон.

«Ну и что ты хочешь, чтобы я сказал?» – подумал Волжин.

– Не молчи, Игорь, – сказал Джонсон.

– Мне некого назвать, – голос Волжина стал глуховатым.

– Тогда возьми девять миллиардов.

– Нет, – сказал Волжин.

– Ну, тогда давай выпьем.

И Джонсон протянул ему бутылку виски.