Последний суд
Шрифт:
— Примите мои сожаления. — Делорме развел руками. Он изобразил сочувствующее лицо так натурально, что на миг Аргайлу показалось, будто он и впрямь говорит то, что думает. Наверное, не такая уж черная у него душа. Просто он не очень честный человек.
— Я полагаю, — надменным тоном сказал Аргайл, — что вы чертовски хорошо понимали или по крайней мере догадывались, что дело обстоит нечисто. Вам нужно было избавиться от сомнительной вещи, и вы взвалили эту миссию на меня. Не очень красивый поступок.
— Я же говорю, что жалею
— Спасибо.
— Видите ли, мне позарез нужны были деньги. Я попал в очень трудное положение. Благодаря картине мне удалось отсрочить на некоторое время выплату долга. Поверьте, меня толкнуло на этот поступок отчаяние.
— Вы могли продать свой «феррари».
Страсть Делорме к крошечным красным автомобилям была хорошо известна в среде торговцев картинами. Аргайл никогда не понимал, что за радость — иметь машину, в которую с трудом втискиваешься.
— Продать «ферра…». О, шутка, понимаю, — ответил француз после секундного замешательства. — Нет, деньги нужны были срочно.
— И сколько вам заплатили?
— Двенадцать тысяч франков.
— За доставку?! И после этого вы сможете поклясться на Библии, стоя перед судьей, что, дескать, да, господин судья, я понятия не имел, что с картиной что-то не так?
Делорме отвел глаза:
— Ну…
— И, как я теперь понимаю, вы страшно торопились побыстрее вывезти картину из страны. Почему?
Делорме потер кончик носа, хрустнул костяшками пальцев, потом снова потер кончик носа.
— Ну, видите ли…
Аргайл терпеливо ждал.
— Я вас слушаю.
— Владелец… то есть человек, который действовал от имени владельца… его арестовали.
— Час от часу не легче.
Делорме улыбнулся нервной улыбкой.
— Кто был этот человек? Надеюсь, его имя еще не испарилось из вашей памяти?
— Ну, если вы так настаиваете, его звали Бессон. Жан-Люк Бессон. Торговец картинами. Насколько мне известно, он всегда был абсолютно чист перед законом.
— И как только этого безупречно честного человека схватили парни в голубой форме, вы тут же постарались избавиться от вещественного доказательства вашей с ним связи. Конечно же, у вас не возникло никаких подозрений относительно этого человека. Вы просто избавились от картины на случай, если нагрянет полиция.
Делорме окончательно стушевался:
— Они приходили.
— Кто? Когда?
— Полиция. Примерно через час после того, как вы забрали картину. Полицейский потребовал отдать ему «Сократа».
— И вы сказали, что в глаза его не видели.
— Я не мог так сказать, — резонно заметил владелец галереи. — Бессон признался, что отнес картину ко мне. Нет, я сказал, что отдал ее вам.
Аргайл смотрел на него, открыв рот.
— Вы… что? Вы сказали: «Мне ничего не известно, я знаю только, что одна темная личность по фамилии Аргайл хочет контрабандой
Призрачная улыбка констатировала, что он не ошибся в своих подозрениях.
— А вы рассказали им о Мюллере?
— По-моему, они сами уже все знали.
— Как звали полицейского?
— Он не представлялся.
— Опишите мне его.
— Молодой, в управлении по борьбе с кражами произведений искусства я его никогда не видел. Лет тридцати с небольшим, темно-каштановые волосы, очень густые, небольшой шрам…
— Над левой бровью?
— Да. Он вам знаком?
— Знаком, но не в качестве полицейского. Он показывал вам удостоверение?
— Ах, нет. Точно, не показывал. Но это еще не значит, что он не из полиции.
— Нет, только на следующий день он пытался украсть у меня картину на железнодорожном вокзале. Если бы это был полицейский, он просто предъявил бы мне удостоверение и препроводил в участок. Кажется, вам здорово повезло.
— Почему?
— Потому что после того, как его постигла неудача со мной, он отправился к Мюллеру, зверски пытал и убил его. Потом пристрелил еще одного человека. Наверное, вам не пришлось бы по нраву подобное обращение.
К великому удовлетворению Аргайла, Делорме смертельно побледнел, хотя, по мнению Джонатана, это была слишком ничтожная месть, учитывая бессовестное поведение галерейщика. На этой мажорной ноте Аргайл покинул Делорме.
Примерно в то же время, когда Аргайл открывал для себя неприглядные стороны человеческой натуры, Флавия приземлилась в базельском аэропорту и пристроилась к длинной очереди, намереваясь обменять деньги и купить карту города. Она рвалась в бой — кровь ее кипела и требовала деятельности. Мысль о том, что ей необходимо найти гостиницу, принять душ, переодеться и пообедать, лишь на миг мелькнула у нее в голове. Сначала — работа, потом — остальное. Она надеялась управиться со всеми делами в Базеле за один день и тем же вечером махнуть в Париж, чтобы взглянуть еще раз на картину. Бессмысленное стояние в очереди никак не входило в ее планы, но с этим ничего поделать было нельзя.
Желание Флавии посетить Швейцарию укрепилось после тщательного изучения материала, собранного карабинерами. Как и обещал Фабриано, карабинеры методично собирали информацию, они умели это делать. Но Флавия не могла ждать, когда из Швейцарии придет ответ на их официальный запрос, — они всегда присылали кучу бумаг, но по прошествии очень долгого времени. Никто их в этом не винил; все знали, что по-другому они работать не умеют.
Сначала Флавия хотела позвонить на квартиру к Эллману и предупредить о своем визите, но затем передумала. Жаль, конечно, если экономки Эллмана не окажется дома, но, в конце концов, это будет не такой уж большой потерей времени — всего пятнадцать минут на такси.