Последний суд
Шрифт:
— Говорят, они познакомились в госпитале. Если мне не изменяет память, они поженились сразу после войны.
— Наверное, она выхаживала его?
— Она? Что вы, это он лечил ее — во всяком случае, мне так говорили. Она была очень красивая. Уж не знаю, что с ней случилось, но ее всегда мучили страшные боли. Конечно, с годами это сказалось на внешности.
— Ее муж служил в войсках? Во время войны?
Вопрос был задан для проформы: она уже поняла, что их надежды на этот визит не оправдались. Ричардс, единственная зацепка, которая у них оставалась, умер. И с этим уже ничего не поделаешь. Разумеется,
— Доктор Ричардс? Он никогда не служил. С чего вы взяли?
— Мне так казалось.
— О нет, мисс. Может, мы говорим о разных людях? Наш Ричардс был доктором. Хирургам… как же это называется… ну, тот, кто делает людей обратно такими, как они были раньше.
Они долго перебирали разные варианты, пока наконец не нашли нужное слово.
— Пластический хирург? — спросила Флавия после того, как были перечислены все остальные направления хирургии.
— Точно. Он работал с обожженными людьми после войны. Ну, понимаете, с солдатами. В общем, с ранеными.
— Вы уверены?
— О да. Это я помню очень хорошо.
— И сколько же ему было лет?
— Когда он умер? О, он уже был стар. Большую часть жизни он провел холостяком. Мы все так удивились, когда он женился на ней. Порадовались за него, конечно, но и удивились.
Пока Флавия пересказывала Аргайлу свою беседу с барменом, их обед остыл, что было особенно неприятно, учитывая его баснословную стоимость.
— Ну не могли же мы так ошибиться? — сказал Аргайл, сгребая вилкой еду на тарелке. — Этот человек точно знает, что у них не было детей?
— Абсолютно. Когда он наконец разговорился, выяснилось, что он досконально знает биографии всех жителей на тридцать миль вокруг. Ошибки быть не может: Ричардс был пионером пластической хирургии. Во время войны он организовал специализированную клинику в Уэльсе, где работал с ожоговыми больными. В то время ему было уже за сорок. После войны он женился на этой женщине, первым браком. Детей у них не было.
— Другими словами, этот человек не мог участвовать в Сопротивлении и находиться в сорок третьем году в Париже.
— Да.
— В таком случае остаются братья, племянники, кузены и прочие родственники.
— Наверное. Но бармен не упоминал никаких родственников. И в то же время в картотеке был указан именно этот адрес.
— Знаешь, нет худа без добра, — попытался приободрить ее Аргайл. — Ведь если бы он оказался тем человеком, которого мы искали, его смерть перечеркнула бы все наши надежды. А раз это не он, то надежда еще есть, и, возможно, где-нибудь мы еще сумеем его найти.
— Ты действительно так думаешь? — скептически прищурилась Флавия.
Он пожал плечами.
— По крайней мере шанс остается. Где находится этот Мэнор-фарм? Ты спросила?
— Конечно. Нам нужно проехать на запад еще две мили.
— Ну так поедем туда. Ничего другого нам не остается.
ГЛАВА 16
Прежде чем тронуться в путь, они решили позвонить миссис Ричардс и предупредить ее о своем визите. Однако бармен огорошил их сообщением, что у миссис Ричардс нет телефона. С ней постоянно находятся сиделка, сказал он, и человек, который выполняет
Молодые люди сели в машину и неспешно проехали две мили до Турвиль-Мэнор-фарм. Дом оказался значительно больше, чем можно было предполагать, судя по заросшей травой тропинке, ведущей к дому от главной дороги. Фермой здесь и не пахло: молодые люди не увидели никаких признаков сельскохозяйственной деятельности.
Когда-то дом, наверное, был красивым — Джонатан, понимавший толк в таких вещах, определил, что строители начали возводить его как раз в то время, когда Жан Флоре вносил последние штрихи в «Казнь Сократа», — но сейчас от былой внушительности остались лишь правильные пропорции. Кто-то, видно, начал красить окна главного фасада, но так и не закончил работу, остановившись на третьем окне. На других окнах краска отслоилась, и под ней виднелось сгнившее дерево, в некоторых рамах стекла были разбиты. Ползучие растения вышли из-под контроля и увили одну из стен до самой крыши, полностью закрыв два окна. Они не столько украшали, сколько подавляли своей массой. Лужайка перед домом тоже находилась в запущенном состоянии: сорняки и дикие цветы вольготно росли по всей территории, гравийные дорожки едва угадывались, скрытые густой травой. Здание казалось абсолютно необитаемым, и если бы бармен не предупредил их, Флавия с Аргайлом наверняка повернули бы назад.
— Ничего себе ферма, — сказал Аргайл. — Хотя в целом дом впечатляет.
— Меня он вгоняет в депрессию, — отозвалась Флавия. Она вышла из машины и захлопнула дверцу. — Теперь я еще больше укрепилась во мнении, что здесь нам ничего не светит.
В душе Аргайл был согласен, но вслух высказываться не стал, боясь еще больше расстроить Флавию. Засунув руки в карманы и слегка нахмурившись, он внимательно оглядел здание.
— Никаких признаков жизни, — резюмировал он. — Ладно, пойдем. Все равно это нужно сделать.
Он поднялся по раскрошившимся, заросшим мхом ступеням крыльца и позвонил в дверь. Звонок молчал, и он постучал: сначала тихо, потом громче и, наконец, совсем громко.
Тишина.
— Что будем делать? — спросил он, оборачиваясь к подруге.
Флавия подошла и заколотила в дверь значительно агрессивнее, чем он; не получив ответа, подергала ручку.
— Я не собираюсь уехать несолоно хлебавши только из-за того, что кому-то лень открыть дверь, — грозно сказала она и толкнула дверь внутрь.
Дверь подалась, и Флавия шагнула в холл.
— Эй? — крикнула она. — Есть кто-нибудь?
Ее голос эхом разнесся по дому и замер где-то вдали.
Джонатан обратил внимание на красивую меблировку — не выдающуюся, но вполне соответствующую архитектуре здания. Если все здесь почистить и как следует пропылесосить, то помещение чудесным образом преобразится. Но в настоящий момент оно производило мрачное и угнетающее впечатление.
На улице стояла сухая и теплая — насколько она может быть теплой в Англии — осень, но в помещении было холодно и сыро — так бывает в домах, где давно никто не живет.