Последний свидетель
Шрифт:
— Ага, — согласилась Наташа и подумала, что, не случись с Аликом ничего такого, она бы все равно рассказала о сумке с деньгами. Что это за тайна, если о ней никому нельзя рассказать? Она также подумала, что, кроме кучи денег, человеку нужна еще и опора, друг, с которым можно обсуждать самые тайные и самые сложные дела. Ей повезло, что у нее есть Алик.
Она взяла его руку в свою. Их пальцы переплелись.
Так они прошли от гаражей до центра Новоудельска. Алик отыскал своего соседа Женю в баре «Старый фрегат». Название звучало странновато, учитывая окружающие город степи.
Алик спустился по лестнице в подвальное помещение, где в свете неярких огней играла музыка,
Он быстро прошел вдоль стойки, заглядывая в лица посетителям, двинулся в дальний конец помещения, где столики тонули в темноте, и эта темнота использовалась по-разному. Алику послышались какие-то стоны — женский голос вибрировал, перемежаемый основательным мужским кряхтением.
— Алик? Иди сюда, братан, — ухватили его за рукав. Он повернулся и увидел Женю.
— Присаживайся, — с улыбкой пригласил сосед и потянул Алика за стол, где уже сидели двое парней и девушка. Это были не те парни, с которыми Алик познакомился в прошлый раз. И это его обрадовало. А девушка держала пухлые губы плотно сжатыми — значит, стонала не она.
— Держи. — Женя пододвинул Алику бутылку пива. — Угощайся.
— Я... Мне некогда, — сказал Алик и полез в карман. — Я это... Я деньги принес. Как ты и говорил, две штуки.
Парни прекратили разговор и посмотрели на пачку долларов, которую Алик извлек из кармана. В глазах девицы появился голодный блеск. Она придвинулась к столу, и Алику стала видна в вырезе платья ее большая грудь.
— Хорошо, — произнес Женя, стараясь выглядеть равнодушным, но пальцы его в ускоренном ритме барабанили по поверхности стола.
— Вот, — сказал Алик и протянул Жене сорок пятидесятидолларовых банкнот. — Пересчитай.
— Обязательно. — Женя сдвинул бутылки и стаканы на край стола и стал аккуратно, словно карточный пасьянс, раскладывать банкноты двумя длинными рядами. Минуты через три он поднял глаза на Алика и сказал с некоторым разочарованием. — Все правильно...
— Я тебе ничего не должен. Мы в расчете, — четко выговорил Алик, глядя на соседа.
— Само собой, — согласился Женя, убирая деньги. — Наверное, напрягся, чтобы собрать бабки? Кто тебе помог?
— Это уже не твое дело. — Алик отступил назад. Если бы было возможно, он припустил бы из бара бегом. Но он держал марку и уходил медленно. — Все, я пошел.
— Не посидишь с нами? Выпьем, поболтаем, — предложил Женя, но Алик не остался бы здесь даже в том случае, если бы ему пообещали вернуть две тысячи. Ему здесь не нравилось. Что-то здесь было в самом воздухе — гнетущее и опасное.
Алик стремительно выбежал из бара на улицу и схватил Наташу за руку.
— Ну? — взволнованно спросила она. — Все в порядке?
— Вроде бы да. — Алик настороженно огляделся — ему мерещилось, что кто-то незнакомый и зловещий поднялся вслед за ним из «Старого фрегата» и теперь наблюдает из-за угла. — Но все равно — давай побыстрее слиняем.
Наташа не стала возражать.
— Пойдем ко мне домой. Я познакомлю тебя с родителями. И поедим заодно.
— Вот это кстати, — обрадовался Алик. — А что сначала — родители или ужин?
На самом деле сначала их ждало ни первое, ни второе. Пройдя мимо выглядевшего напряженным отца и озабоченной матери, Наташа увидела сидящего на кухне человека в милицейской форме.
— Здравствуйте, — удивленно и настороженно сказала Наташа. И не без труда улыбнулась.
— Добрый
10
Хаотичные и расчетливые, случайные и преднамеренные, разрозненные и направленные единой волей — все события, протекавшие в Новоудельске вслед за вынужденной остановкой пассажирского поезда на окраине города, странным образом миновали человека, который, собственно, и нарушил покой захолустного степного городка своим появлением.
Михаил выпрыгнул из почтового вагона, когда поезд начинал тормозить. Потом он двинулся в противоположную от вокзала сторону. Используя ночную тьму, он остался незамеченным. Довольно быстро прошел город насквозь и на противоположной окраине обнаружил маленький деревянный домишко, показавшийся Михаилу необитаемым. Внутрь дома он проникать не стал, а снял с близстоящего сарая засов, нашел там относительно чистое место и улегся спать, скрутив проволокой дверные ручки изнутри.
И после этого он провел около двенадцати часов в странном состоянии — где-то между сном и бредом. Только сейчас Шустров понял, как он устал — не в последнюю очередь от непривычного климата. Крем кое-как спасал от ожогов, но жара и пыль, в которых он пребывал уже неделю, измотали его.
К тому же отдых в сарае явился первым полноценным отдыхом за все это время. Однако его напряженный рассудок с трудом переходил из режима стресса в режим расслабленности. И первые несколько часов Шустрову снились сны — короткие фрагменты, прерывавшиеся его пробуждениями. Он смыкал веки, и поток знакомых и незнакомых образов обрушивался на него. Он дергался, переворачивался, хватал себя за левую сторону груди, где когда-то была наплечная кобура, а сейчас пустое место. И хотя ночь была довольно прохладной, Шустров быстро вспотел во сне. Сначала ему приснилось, что он все еще едет в поезде. Вагон трясет, стучат колеса на стыках рельсов. Он смотрит на девушку, что сидит на боковой полке, а девушка смотрит на него. Шустров чувствует себя вполне беззаботно, он не думает ни о деньгах, ни о погоне. Он не прочь поболтать с девушкой, а там — возможны разные варианты. Они все смотрят друг на друга, и Шустров начинает жалеть, что они едут в плацкартном вагоне, а не в СВ. Они продолжают молча пожирать друг друга глазами, и Шустрову кажется, что во взгляде его попутчицы написано: «Я готова. Ты мне нравишься. Я хочу тебя». Михаил улыбается — ему приятны такие признания. Он тоже хочет сделать девушке что-нибудь приятное. Он снимает с безымянного пальца правой руки обручальное кольцо и протягивает ей. Не разжимая губ, он произносит: «Возьми, это подарок». Девушка мило улыбается, берет кольцо. Встает, подходит к Михаилу и целует его в лоб. «В губы, — говорит он, — надо в губы». Он закрывает глаза, предвкушая прикосновение нежных губ, но ничего не происходит. Он не выдерживает и открывает глаза. Девушки нет. Она исчезла. «Она забрала с собой мою вещь!» — кричит Михаил, вскакивает с полки и... просыпается.
Вытерев со лба пот, он поворачивается на левый бок и засыпает. Сразу же темнота. Настолько темно, что режет глаза. Михаил вдруг понимает, что это не темнота — это свет, белизна, настолько яркая, что больно глазам. Он закрывает их ладонью.
Чья-то рука заставляет его отнять ладонь от лица. Рука маленькая, тонкая, но сильная. Такие руки есть только у одного человека — у его матери.
И Михаил понимает, что белизна — это снег. Вокруг только снег. И высокие сильные кедры, уходящие прямо в небо. Он дома. Нет этой идиотской жары, нет безумных казахов с пистолетами. Он дома.