Последний свидетель
Шрифт:
— Выходит, что так, — медленно проговорил Приколист. Он пытался вспомнить все, что Алик говорил ему о своей подруге, но в памяти всплыло только одно — имя.
— Наташа, — произнес Приколист. — Так ее зовут.
— Да хоть Памела Андерсон, — отозвался Лысый. — Если надо, мы и ее разговорим. Бабу даже проще разговорить. Быстрее. Однажды потрошили такого буржуя у него на дому... Пытали, где побрякушки спрятаны. Он, сука, молчит, хотя уже кровищей обливается. Я пошел, взял его бабу за горло. Думал, сейчас пригрожу, что мы ей групповой секс устроим. Даже до этого не дошло.
— И сказала? — поинтересовался Слепой.
— Ясное дело.
— Вот сучка, — неодобрительно покачал головой Брежнев. — Как из-за таких блядей мужики страдают! Так мы идем базарить с этими твоими друзьями, Женёк?
— Давайте с утра, — предложил Приколист.
— Как скажешь, — не стал возражать Брежнев. — Ты только не забудь — дележка на четверых.
Приколист обещал не забыть, и в результате, на следующее утро, едва Алик около девяти часов вышел из дома и прошел метров двадцать по улице, как получил могучий тычок кулаком Лысого в основание позвоночника. В следующую секунду его шея оказалась зажатой под мышкой того же Лысого, и в таком положении Алика втащили в машину, которая тут же рванула с места.
В салоне «Дэу» было тесновато — все-таки пять человек, трое из которых — Лысый, Брежнев и Слепой — отличались крупными габаритами. Алик попытался что-то выкрикнуть, но Брежнев отвесил ему легкую затрещину, и Алик потерял сознание.
14
Поднявшись со своего неудобного ложа вскоре после рассвета, Бондарев потянулся, размял шею, руки и поясницу, сделал несколько отжиманий от пола, встал на руки и после этого почувствовал себя окончательно проснувшимся. Он позвонил дежурному, и тот заверил московского гостя, что за ночь ничего существенного не произошло.
— Что ж, пусть будет так, — сказал Бондарев и повесил трубку. Он подозревал, что воцарившееся затишье — лишь прелюдия к новым кровавым событиям, связанным с Шустровым и синей спортивной сумкой.
Но пока ничего не происходило, и он хотел использовать свободное время с пользой. Бондарев умылся, надел кроссовки, накинул рубашку и подошел к окну. Раздвинув занавески и впустив в кабинет утреннее солнце, он поморщился — опять эта душегубка...
Солнце слепило, и потому Бондарев не сразу заметил фигуру, медленно бредущую через площадь к зданию ГУВД.
Бондарев уже успел привыкнуть к неспешному ритму разморенных жарой маленьких городишек типа Степного или Новоудельска, но эта фигура передвигалась уж слишком медленно даже по местным стандартам. И что-то в ней было не так.
Бондарев пристально всмотрелся. Увиденное заставило его вздрогнуть. Он схватил со стола кобуру и помчался вниз.
— Дежурный! — закричал он еще на лестнице. — Дежурный!
— Что случилось? — поднялся из-за конторки лейтенант.
— За мной! Быстро!
Лейтенант пожал плечами, но последовал за Бондаревым. Выйдя на площадь, он прищурился, пытаясь разглядеть человека, к которому так торопился Бондарев. Потом он остановился и прошептал:
— О господи!
Женщина
Но не на волосы и не в глаза смотрели лейтенант и Бондарев. Женщина была одета в белую юбку, а выше... Выше на ее плечах болтались обрывки белой блузки и половинки рассеченного спереди бюстгальтера. Обвисшие груди были испачканы в крови, и эта кровь капала с разбитого лица женщины. Но не только. Между грудей краснел вертикальный длинный порез, начинавшийся от грудины и заканчивавшийся вверху живота.
— Лейтенант, — хрипло проговорил Бондарев. — Уведите ее в здание. И врача. Немедленно.
— Хорошо. — Побледневший лейтенант подозвал еще двух милиционеров, те взяли женщину под руки, и в этот момент женщина остановилась. Она обвела мужчин жалобным, исполненным боли взглядом и вытянула вперед правую руку.
Бондарев разжал пальцы и взял у женщины смятый, испачканный кровью листок бумаги.
— Уведите ее, — поторопил он лейтенанта и, развернув листок, прочитал: «У вас есть три часа, чтобы вернуть нам нашу вещь. Вы знаете, что это. Если вы скажете „нет“, то двое детей этой женщины и еще двое людей будут убиты. Не берите на душу грех. Верните нам наше, и мы уйдем. Вам позвонят через три часа и скажут, куда принести сумку. Это не шутка».
— Что там написано? — спросил лейтенант.
— Там написано... — Бондарев осекся. Женщина повернулась к нему спиной, и он увидел на ее голой спине неровные порезы, из которых складывалось: «Это не шутка».
У лейтенанта задрожали губы. Он хотел что-то сказать, но Бондарев опередил его. Он посмотрел на часы и проговорил:
— Сейчас девять сорок. У нас есть три часа. Это до двенадцати сорока.
— Какие сволочи... — начал лейтенант сдавленным голосом, но Бондарев положил ему руку на плечо:
— После будем разговаривать.
15
Они выехали на окраину города. Приколист остановил «Дэу» на каком-то пустыре, но не стал глушить мотор.
Алика выволокли из машины и поставили на ноги. Лысый одной рукой держал его за шиворот, и Алик чувствовал себя так, словно он висел на какой-то огромной вешалке, вешалке для людей.
Он не удивился, увидев перед собой Женю. Он только презрительно сплюнул, не попав, к сожалению, на ботинки соседа.
— Плюйся не плюйся, — сказал в ответ Приколист, — а пока ты на наши вопросы не ответишь, отсюда не уйдешь.
— Хрен тебе, а не ответы, — проговорил Алик. — Ты меня не убьешь, а как только этот гад меня отпустит, я пойду в милицию...
— Ба-а! — удивился Слепой. — Он еще и стукач! А со стукачами разговор короткий...
Он ударил Алика в солнечное сплетение, и мир для того сжался до размеров одной пульсирующей точки невыносимой боли, поселившейся в его теле.
— Ты хотя бы послушай, какой вопрос я хочу задать, — предложил Приколист, склоняясь к опустившему голову Алику. — Слушаешь?