Последний сын
Шрифт:
Лицо Фины просветлело. Она улыбнулась своим воспоминаниям и взяла ежика.
– А Марк всегда требовал внимания. Его нельзя было ни на минуту оставлять одного – он сразу звал. И просил есть.
– Есть? – переспросил Ханнес.
– Да, есть. Он всегда был голоден, – рука Фины нежно поставила ежика и взяла большого солдатика.
Ханнес тревожно посмотрел на мать.
– Карл, когда у меня был в животике, стучал ножками. Иногда я это видела. Я лежала, и у меня животик шевелился. Иногда он ходил волнами. Я гладила живот и успокаивала малыша, – вспоминала,
Ханнес чувствовал, как у матери внутри все ныло. Он не знал, что делать. Ханнес готов был забрать у нее солдатиков с ежиком и спрятать их далеко под диван.
– Мама, а ты видела волны? – вдруг спросил Ханнес.
Фина посмотрела на сына.
– Что? – брови ее нахмурились от удивления.
– Волны ты когда-нибудь видела?
– Когда я была маленькая, родители возили меня на море. Я помню, как увидела его впервые. Оно качалось и блестело на солнце… – начала, словно сказку, Фина.
Подперев голову руками, Ханнес завороженно слушал. Он готов был слушать всю ночь, но волны ласкового голоса матери убаюкали его, и Ханнес уже во сне видел это море, старого рыбака с глубокими, прожженными солнцем, продутыми ветром морщинами, огни больших кораблей вдалеке.
Морем для Ханнеса стал пол его комнаты. Перевернутый табурет превратился в корабль с мачтами – ножками, на которые Ханнес надевал паруса из листов бумаги. Капитаном был голубой солдатик с ружьем – и не только потому, что он – самый старший из братьев. В своей треугольной шляпе, кафтане он как раз и выглядел капитаном. Ежик забирался то на проножку, то на царгу табурета, смотрел вдаль и кричал вниз о том, что видел впереди. Управлял кораблем молчаливый красный солдатик. Сам Ханнес стал юнгой, который поправлял паруса, ловил и готовил рыбу, а также подавал, приносил, забирал, чистил – словом, делал все, что его просили.
Человеку в комбинезоне места на корабле не нашлось, и он, когда помог команде загрузиться, остался ждать ее на берегу.
– А что ты его с собой не взял в плавание? – весело спросила сына Фина.
– Он чужой, – быстро и серьезно ответил Ханнес.
Иногда корабль заплывал кухню или в комнату родителей. Телль, где бы ни находился, убирал ноги с пола, а Фина, которую корабль Ханнеса чаще заставал на кухне, просто просила ее объехать.
– Вижу горы! – кричал капитану с мачты Марк.
– Право руля! – командовал Карл, и Боб уводил корабль вправо.
Во время одного из таких поворотов стоявший на царге ежик упал на пол. Телль опустил ноги, быстро поднял его и поставил в табурет сыну. Ханнес развернулся. Сказав за капитана, что упавшего за борт Марка спас кит, подражая сигналам машины «скорой помощи», он стал двигать табурет в свою комнату. Там ежика положили в больницу, а толстый человек в комбинезоне надел скрученную из тетрадного листа белую в клетку накидку и принялся его лечить.
В игре Ханнеса Фина не хотела принять только то, что Карлом и Бобом оказались солдатики. Она часто думала, кем бы стали ее старшие дети, если бы выросли. Конечно, было бы хорошо, если бы они выучились и смогли как-то выбраться
Тогда – только не военными. Представив это, Фина покачала головой. Для нее быть военным – это как прожить всю жизнь в детском доме, где ни свободы, ни выбора, а лишь требования, которым надо подчиняться.
Всякий раз глядя на солдатика в треугольной шляпе и солдатика со знаменем, Фина вспоминала свою детдомовскую форму, особенно колготы, в которые, когда они были новые или после стирки, с трудом просовывались ноги. А через неделю носки эти колготы сами сползали к щиколотке.
– Слушай, может, какие-то другие фигурки есть, обыкновенные? Не солдатики чтобы, – предложила Фина мужу.
Телль не успел ни подумать, ни ответить, как она добавила: – Хотя, сейчас у Ханнеса такой возраст, когда все мальчики представляют себя героями и играют в героев…
В магазинах, кроме солдатиков, ничего не было. Товарищи по работе, у которых дети давно выросли, принесли Теллю деревянного, покрытого краской, человечка с книгой, а еще – пластмассового малыша с крутящимися ручками, но неподвижными ножками и головой.
– Это пупсик. Мне родители такие покупали, – улыбнулась Фина, держа пластмассового малыша на ладони.
Пупсик так никем и не стал у Ханнеса. Он все время лежал в коробке. Когда Телль спросил, почему сын не пользуется этой игрушкой, Ханнес тихо, чтобы не слышала мама, ответил: «она девчачья».
Телль начал хохотать, но, увидев, что сыну будет неловко перед матерью, прекратил веселье.
Сам он в играх Ханнеса оказался тем деревянным человечком с книжкой. Вместе с двумя солдатиками, ежиком и Ханнесом они ходили по морям, строили города, сражались против чудовищ.
А толстый человек в комбинезоне так и ждал их на берегу.
Навещать братьев получалось редко, но, когда в городе объявляли воскресник, и все должны были выходить на уборку территории, Телль с Финой всегда отправлялись убирать на кладбище. Ханнес ездил с ними.
Раньше родители просто сажали его возле могил братьев, и Ханнес, достав из карманов солдатиков с ежиком, тихо смотрел вместе с ними, что делают мама с папой. А теперь подросший Ханнес сам аккуратно сгребал оставшиеся с осени между могильными плитами листья и ветки, вытирал плиты. Он тихо, чтобы не слышали родители, разговаривал с братьями, спрашивал, как у них дела, рассказывал им, какие книги прочитал, делился о том, кем думает стать, когда вырастет.
– Я часто думаю, как бы мы жили вместе? Я был бы младшим братом, – сказал однажды по дороге с кладбища Ханнес.
– Не могу представить. Получалось так, что у нас был всегда один ребенок. И мы любили только его, – медленно, чтобы Ханнес мог на ходу прочитать ее слова, отвечала Фина.
– А разве моих братьев вы уже не любите? Я думал, что любите, – в этих словах Ханнеса мать уловила нотки тревоги.
– Любим. Только не можем им отдать свою любовь. И всю ее отдаем тебе.
– А как было бы, если бы они все были живы? Наверное, мы бы жили очень дружно, – глаза Ханнеса засветились.