Последний торпедоносец
Шрифт:
Игорь моргнул снова. Видение пропало. Но Игорь, встав, подошёл к краю скалы и взялся за флагшток, слыша, как шумит полотнище.
Солнце всходило. В ущельях и распадках ещё лежала тьма, но и её уже пронзали огненные пики, и она сжималась, уползала, втягивалась в щели и норы. На юг над морем шли гряды лёгких облаков, косматых, как бурки, как гривы коней. Миру не было ни конца, ни края. Миру русского солнца, русского неба, русского моря и русской земли…
— Моёооо!!! — вскинул Игорь руки. Это — моёоо!!! Нашеее!!! Всё — нашее!!! Слышитеее?! НАШЕЕ!!! — и он рассмеялся, звонко
А внизу уже собирались люди…
Влетело.
Но перед этим атаман Иргаш так пожал Игорю руку, что хрустнули кости. А после этого ребята и девчонки тащили Игоря на руках почти до эллинга, где Наташка — снова с руганью! — перевязывала счастливо улыбающегося мальчишку, разлёгшегося на диване.
Флаг бился на Мечкамне под неощутимым внизу ветром.
— Что-то шум, — бабушка Надя посмотрела в окно, — уж не случилось ли чего? Игоряша, сходи, пос…
Но идти никуда не пришлось. Прогрохотали шаги, в кухню ворвался Денис. Он был бледен и мокр от пота.
— Игорян, — он оперся рукой о косяк, крупно глотая, — из города… "СВОИ" х привезли… ОМОН… на Казачьем Мысу… мечеть ставить… хотят…
— Господи! — вскрикнула бабушка Надя.
— Едем, ты на мотике?! — вскочил Игорь, опрокидывая табурет.
Мальчишки выскочили наружу.
— Господи, — повторила старая женщина. И перекрестилась на иконы…
Когда мальчишки примчались на место, балаган был в самом разгаре. Над Казачьим Мысом во множестве развевались власовские флаги, торчал транспарант тех же цветов:
Социальная
Всероссийская
Общественная
Инициатива- путь к толерантности и сопроцветанию!
Кучковалось гигантское количество телевизионщиков. На мысу три десятка каких-то смурных личностей возраста 1520 лет в клоунских одеждах что-то делали лопатами. Не меньше сотни станичников бушевали в двухстах шагах от этого дела посреди дороги, но дальше не шли.
Их и эту сумасшедшую стройку разделяла тонкая, но плотная цепь прикрывшихся щитами ОМОНовцев — в «ночках», шлемах, со щитами, дубинками и пневматическими ружьями для пластиковых пуль. В довершение идиотизма происходящего из мощных динамиков стоявшей за ограждением передвижки гремело "Ой мама ща как дам" Киркорова. Очевидно, в ознаменование братства придурковатого болгарина с турками.
Денис свирепо протолкался в первый ряд, бросив свой мотоцикл даже не на подножку, а просто в пыль. Игорь проскочил следом, искренне опасаясь, что в одиночку его задавят — казаки были не просто злы, от них ощутимо несло чем-то сумасшедшим. Он услышал, как Денис зло спросил своего отца, стоявшего возле Иргаша и Колесникова — без гитары, но с нунчаками:
— Это правда? Насчёт мечети?
— Да, — не поворачиваясь, отрезал Губинстарший.
— Так какого… — взвинтился Денис. — Чего мы ждём?! Рвануть и покидать их в море
к нехорошей маме!!!
— Это будет драка в первую очередь с ОМОНом, — устало сказал Губинстарший
и повернулся к мальчишкам. Игорь увидел, какое у него измученное лицо и испугался. Именно сейчас. —
Заметь: ни единого чурки тут нет. Все наши. Даже те балдафоны на мысу — и то наши, хоть и «СВОИ». Скажут, что мы все были пьяные. Что была драка. Обычная драка.
— Так что, стоять и ждать, пока они тут капище отгрохают?! — заорал Денис. — Пока нам всем, ссука, вообще обрезание сделают и свои флаги над правлением поднимут?! Так дождёмся, чего уж! Тебе что, Севастополя мало?! Тебе мало Севастополя, да, отец?!
Тогда Губинстарший ударил сына.
Игорь невольно охнул. Удар был не в наказание, а именно удар — как в драке. Дениса смело с ног и отшвырнуло метра на три, он кувыркнулся несколько раз в пыли и не сразу смог встать. Наступила полная тишина, лишь Кирокоров в ней по-прежнему надрывался, как дурачок на похоронах.
Игорь помог другу встать. Денис кривился. Но это была неприятная улыбка, а не гримаса боли, хотя из обеих углов рта у мальчишки текла кровь. Губинстарший с ужасом смотрел на это, кажется, хотел что-то сказать, но Денис опередил его. Встав лицом к замершим казакам, он отвесил земной поклон и, выпрямившись, с ядом сказал:
— Спасибо, старшие товарищи, за науку. Ааагромное. И пошли вы все… туда, откуда вышли.
С этими словами он повернулся к ним спиной и зашагал к строю ОМОНовцев. Как на параде, только что без отмашки и не чеканя шаг — впрочем, это затруднительно было бы старыми кроссовками. Все остолбенело смотрели ему вслед. А Денис через пару шагов вдруг… запел.
И все вздрогнули.
— Вставай, страна огромная, Вставай на смертный бой С фашистской силой тёмною, С проклятою ордой…— он сделал ещё два шага (Игорь физически ощутил: вот сейчас набирает воздуху..) — и рванул так, что солнце зазвенело в небе в ответ — как бронзовый щит, по которому с размаху ударили мечом.
Перед боем.
— Пусть ярость благородная Вскипает, как волна! Идёт война народная, Священная война!Он шёл на строй ОМОН не глядя. А вернее — глядя поверх голов, куда-то за мыс. Игорь и сообразить ничего не успел — просто обнаружил себя идущим рядом с Денисом. А по другую сторону шагал Сенька. И ещё кто-то. И ещё — из экипажа, и просто ребята и девчонки из станицы.
Мутная стена приближалась. У неё не было лиц. Даже у бегавшего впереди с мегафоном молодого капитана — без шлема — не было лица. Белёсое пятно.
И ещё были чёрные срезы стволов. И — песня Дениса. Он пел куплет, который в современном варианте исполнения выкидывают почти всегда. Уж слишком он откровенный… и злободневный.