Последний удар
Шрифт:
Эллери принял виноватый вид, однако тут же взялся за свой детектив.
Эллен зашла в свою комнату, переоделась во французский лыжный костюм на «молнии», надела пару бот, на кудри нахлобучила белый башлык, схватила пару варежек, сбежала вниз и на крыльцо и хлопнула за собой дверью достаточно громко, чтобы, как она надеялась, было слышно в гостиной.
За прошедшие теплые дни лежащий снег подтаял и почернел. Он напоминал ледяную стружку. Кремнистые облака окружали солнце, в ветре, хоть и небольшом, наличествовала резкость. Если бы не обида на Эллери, Эллен тут
Она сошла с крыльца, обошла вокруг дома и начала по сугробам передвигаться в сторону леса. Во всех направлениях снег был испещрен человеческими следами и имел неопрятный, помятый вид, который Эллен пришелся совсем не по душе. Но потом она увидела летний домик, и настроение у нее улучшилось.
Домик стоял на значительном расстоянии от особняка, на краю леса. В детстве домик был ее любимым местом, где она пряталась от дяди и от миссис Сапфиры — и с этим домиком были связаны некоторые из самых приятных воспоминаний детства. Сюда она приносила своих кукол, здесь изображала перед ними актрису или медсестру, а позже мечтала о романтических приключениях с героями своих девичьих грез. Джон, как всегда подразумевалось, понимал, что летний домик — это ее личная территория, куда простым мальчишкам вход заказан. Иногда он нарушал эту негласную договоренность, но нечасто.
Эллен бодро приблизилась к своему домику — уж сколько лет она не бывала в нем. Но возле домика она замерла.
В нем кто-то был и разговаривал. Двое, мужчина и женщина, насколько Эллен могла понять по контрастному звучанию неразборчивых голосов. Она только не могла определить, чьи это голоса.
Снова расстроившись, Эллен стала огибать дом, направляясь к лесу. Но в этот момент она наткнулась правой ногой на камень, скрытый под снегом, нога ее подломилась, и она опустилась на корточки со сдавленным криком боли.
— Мисс Крейг! Что с вами?
Эллен раздосадованно подняла глаза. Это произнес полицейский, и он спешил к ней из-за куста, за которым прятался. Эллен нисколько не сомневалась относительно причин, по которым он прятался, — он хотел подслушать тех, кто был в летнем домике. Даже его озабоченное восклицание было произнесено достаточно осторожно.
— Все в порядке… — начала Эллен громко и отчетливо, но, к ее ужасу, огромная ладонь сержанта Девоу заткнула ей рот.
— Простите, мисс, — прошептал сержант, ни на секунду не ослабляя нажим, — но я обязан это слышать.
— Ты, ты, сыщик несчастный, пусти меня! — сердито жужжала Эллен.
Он покачал массивной головой.
— Вы их спугнете, мисс. Мне все это нравится не больше, чем вам, но это мой долг. Т-с-с.
Совершенно неожиданно Эллен прекратила сопротивление. Голоса в летнем домике сделались слышней. Один принадлежал Расти Браун, другой — Мариусу Карло.
— Да, любовь! — кричал Мариус, срываясь на отчаянный вопль. — Лю-ю-бо-овь! Что, по-твоему, я на нее не способен? А может быть, Джон лучше как мужчина?
— Ты же прекрасно понимаешь, Мариус. Любовь не имеет никакого отношения к тому, кто лучше, кто хуже. — Расти говорила голосом великосветской
— Один поцелуй, только один, — пыхтел Мариус. — Поцелуй мужчины, Богом клянусь, а не писклявого подростка, который мнит себя поэтом, если может срифмовать «любовь» и «кровь»! Расти, я безумно люблю тебя, безумно!
Эллен вздрогнула. В облике сержанта стало проявляться что-то глуповатое.
Расти визжала от ярости.
— Еще раз так сделаешь, Мариус Карло, и я… Мужчиной себя называешь! Пристаешь ко мне за спиной Джона — своего лучшего друга! Да даже если бы Джона и вовсе не было, если бы ты был единственным существом в брюках во всей Вселенной… Любить тебя?.. — Расти презрительно усмехнулась. — Да я видеть тебя спокойно не могу. Знаешь ли, Мариус, меня от тебя тошнит… В любом случае, я люблю Джона и замуж выйду за Джона. Ясно?
Голос Мариуса был почти неузнаваем.
— Очень даже ясно, мисс Браун. Краб Мариус вызывает отвращение утонченной Расти Браун. Ладно же, пусть будет так.
— И можешь благодарить свою счастливую звезду, что я не из тех, кто немедленно бежит к жениху жаловаться. Джон бы тебе шею сломал.
— Только это я ему шею сломаю!
— Так-так, — сказал сержант Девоу.
— О, Боже! — произнесла Эллен и только потом поняла, что перчатка сержанта уже давно не сжимает ей рот.
С другой стороны домика появился разъяренный Джон Себастиан и с воплем кинулся во тьму, внутрь домика. Должно быть, он бесшумно подошел с противоположной стороны домика, пригнулся и слышал то же, что слышали Эллен и сержант.
Из хрупкого строения донесся быстрый топот, глухое буханье ударов, сопение мужских ноздрей и полуиспуганные-полурадостные взвизги девы, которая и была всему причиной. Домик заходил ходуном.
Сержант Девоу задумчиво прислушивался.
— Что стоишь, дубина! — выпалила Эллен. — Пары трупов дожидаешься?
— Ах, эти? — Сержант казался удивленным. — Однако, и впрямь пора их разнять.
Он, развернувшись, зашагал к домику, нагнулся и просунул свою большую голову в темноту.
— Ладно, ребята, размялись, а теперь — разойдись! — Когда звуки драки возобновились, сержант Девоу с сожалением произнес: — Я же сказал «разойдись», верно, ребята?
И его монументальная фигура исчезла из виду.
Тут же в дверях домика бок о бок появились Мариус и Джон, хватаясь руками за морозный воздух. Каждого за шею держала громадная лапа, ни к чему, казалось, не прикрепленная. Лишь потом появился остальной сержант, а следом за ним — Расти с безумным взором. Полицейский вытащил обоих приятелей на снег.
— Пусти ты… троглодит! — Джон пыхтел, пытаясь достать до Мариуса. — Убью гада!
— Пустите… его… начальник! — вопил Мариус, извиваясь и махая руками, как дирижер симфонического оркестра в кульминационный момент вагнеровского фестиваля. — Посмотрим еще… какой гад… какого убьет!