Последний удар
Шрифт:
Мистер Фримен говорил все более решительным голосом, и мистер Гардинер почувствовал искушение громогласно произнести «Браво!». Но он остался сидеть за столом, напрягая слух.
— Через вашего отца, — сказал Джон Себастиан.
— Через моего отца? — Даже в библиотеке мистер Гардинер почувствовал, насколько ошеломлен издатель. — Отца?
— Я хочу, чтобы вы проявили благоразумие, — печально произнес ненавистный молодой голос. — Мне это нравится не больше вашего. Не вынуждайте меня, мистер Фримен.
Из гостиной донеслось какое-то шипение и звук удара кулаком
— Какая… какая наглость! Слушайте, какое отношение к этому имеет мой отец? Чего ради вы впутываете в этот кошмар старого больного человека, которого даже не знаете?
— Ах, он же старенький? За семьдесят… Ладно, мистер Фримен, вы сами напросились. Когда я принял решение откупить издательство, я знал, что мне придется подыскать аргументы посильнее денег. Я, честно говоря, навел кой-какие справочки. Когда ничего не смог накопать на вас, я занялся вашим семейством. Ваш отец — иммигрант, так ведь?
— Да, — сказал Фримен. У мистера Гардинера сердце кровью обливалось от жалости к нему.
— Правоверный еврей из Германии, бежавший оттуда под вымышленным именем. У него имелись большие неприятности политического характера с правительством кайзеровской Германии.
— С кем вы говорили? — прошептал издатель. — С каким Иудой?
— Я полагаю, он боялся, что сюда его не пустят. В любом случае, он дал ложные сведения иммиграционной службе. После этого он боялся подать заявление на получение гражданства. Он ведь так и не стал американским гражданином. Он все еще подданный Германии, и если к тем ложным сведениям, которые он дал под присягой, привлечь внимание иммиграционных властей, его вполне могут — даже и в его возрасте — депортировать в Германию.
— Невозможно! — в ужасе сказал Фримен. — Они никогда так не поступят. Ему семьдесят четыре года. Это убьет его. Это будет смертный приговор. Говорю вам, они так никогда не поступят!
Джон Себастиан вежливо спросил:
— Так что, хотите рискнуть или все же продадите мне «Дом Фримена»?
Последовало долгое молчание. Потом мистер Гардинер услышал страшный голос издателя:
— Партнерство. Я даю вам партнерство, и пропади пропадом ваши деньги!
— Но мне не нужно партнерство, мистер Фримен. Мне нужно издательство моего отца. Так я его получу?
— Это невыносимо! Вы сумасшедший, параноик! Нет! Я не продам!
Джон изысканно-вежливым тоном произнес:
— Подумайте, мистер Фримен. У вас есть время. Вы ведь пробудете здесь, по меньшей мере, еще неделю.
— Еще неделю? — Фримен дико расхохотался. — Уж не думаете ли вы, что я смогу здесь еще хоть час пробыть? Я уезжаю, и немедленно!
— Боюсь, у лейтенанта Луриа найдется что сказать по этому поводу. Вы забыли, что здесь совершено убийство, и что вы не имеете права покидать пределы дома как, формально говоря, один из подозреваемых?
Мистер Гардинер услышал, как Джон не спеша вышел из гостиной.
Он мог представить себе беднягу издателя: сидит, смотрит вслед этому чудовищу, воспитаннику хозяина дома, бессильно сжимая тонкие руки, с печалью и смятением в душе. Мистер Гардинер готов был прослезиться.
Через
Мистер Гардинер разыскал Расти в старом каретном сарае. Она сидела на пыльном облучке древних саней, прижавшись к Джону, и зачарованно слушала, как молодой негодяй читает стихи. Они находились спиной к нему, и несколько мгновений старый священник мог наблюдать их, оставаясь незамеченным. Стихи были о любви, несколько скуповатые и умозрительные, и по тому огромному самодовольству, с которым молодой человек читал их, мистер Гардинер заключил, что он сам и является сочинителем. Расти, которую священник мог видеть в профиль, раскрыв рот, упивалась стихами.
Мистер Гардинер внутренне собрался и кашлянул. Ему пришлось еще раз кашлянуть, прежде чем его заметили.
— Ой, мистер Гардинер, — воскликнула Расти, тряхнув короткой рыжей гривкой. — Вам надо послушать стихи Джона. Они просто прелесть!
— Привет, достопочтенный, — кратко сказал Джон.
— Я помешал. Извините. — Тем не менее мистер Гардинер не шелохнулся.
— Я так понимаю, что я здесь лишний, — сказал Джон.
— Я совсем распустился, — сказал мистер Гардинер, не обращая на Джона никакого внимания. — Свадьба уже так близко, я просто обязан потолковать с Расти. Конечно, если вам предпочтительнее, чтобы я отложил…
— Черт с ним, — сказал Джон. — Валяйте.
Он спрыгнул с саней и зашагал прочь.
— Не обращайте внимания на Джона, — сказала Расти со смущенным смехом. — Вы же знаете, как он издергался за последние дни. Хотите сесть сюда, рядом со мной?
Мистер Гардинер ловко взобрался на облучок. Он взял Расти за руку и улыбнулся ей.
— Итак, дитя мое, наконец-то мы одни, как сказал паук мухе. — Эту остроту мистер Гардинер всегда приберегал для подобных случаев. Затем он явственно напряг свой большой нос, настраиваясь сказать то, что сказать был обязан.
В это мгновение Расти встрепенулась от переполнявшего ее счастья.
— Ой, мистер Гардинер, я так полна радостью и восторгом, что вот-вот лопну. И даже все эти жуткие события не могут испортить мне настроение.
Мистер Гардинер молчал. В Первой книге Царств сказано: «Если согрешит человек против человека, то помолятся о нем Богу», а у Матфея, глава 7, стих 1: «Не судите, да не судимы будете».
— Ты очень любишь Джона, — с тревогой сказал мистер Гардинер.
— Да, очень.
— А Джон любит тебя?
Расти рассмеялась.
— Пусть только попробует не любить!
Мистер Гардинер не улыбнулся.
— И у тебя нет никаких сомнений, дитя мое? Ни в тебе, ни в нем?
Расти задумалась, и у мистера Гардинера затеплилась надежда. Но потом она неспешно произнесла:
— Скорее всего нет. Признаюсь, я была в каком-то беспокойстве эти последние дни. Джон так себя вел — иногда был просто сам не свой. Но дело тут в этой путаной истории. Его на самом деле винить нельзя. Он же сознает свою ответственность, что всех сюда собрал — а тут убийство… и эти мерзкие подарки…