Последний верблюд умер в полдень
Шрифт:
— Я король! Повинуюсь выбору Аминреха, того, кто несёт на землю Маат, защитника народа!
Повсюду во дворе другие мужчины освобождались от маскировки, обнажая оружие, вынимая красные перья из скрытых складок одежд и прикрепляя их к повязкам на головах.
— Браво! — воскликнул Эмерсон. — Что за стратег! Я сам не смог бы придумать лучше!
Это был гениальный ход, и на мгновение я подумала, что Тарек победил, выиграв корону без насилия и гражданской войны. Но красные перья уступали в числе кожаным шлемам гвардейцев Настасена, а Верховный жрец Аминреха отнюдь не был человеком, который просто так позволил
— Измена! — проревел он. — Богохульство! У этого преступника нет имени. Он — не избранник Аминреха, но предатель, приговорённый к смерти. Схватить его!
Вспыхнуло смятение. Солдаты Настасена бросились исполнять приказ Верховного жреца, повстанцы сплотились, чтобы защитить своего вождя. Ни лук, ни стрелы, ни копья с длинной рукоятью не годились в такой тесноте; противники сходились лицом к лицу с мечами и кинжалами. Эмерсон в возбуждении топал ногами:
— Проклятье, Пибоди, отпусти мою руку! Мне нужен меч! Мне нужно перо!
Мне пришлось кричать, чтобы быть услышанной среди боевых возгласов и грохота оружия:
— Эмерсон, смотри!
Над головами борющихся мужчин ковчег бога качался, будто настоящий корабль в бушующем море. Один за другим носильщики теряли почву под ногами и падали беспорядочной кучей. Корабль накренился на нос и с грохотом рухнул. Хрупкое, древнее дерево разлетелось на сотни обломков. Святыня рухнула, как фигурка из спичек. Статуя треснула и развалилась[178], извергнув, как бабочка из куколки, маленькое тело, беспомощно скатившееся под самые ноги сражающихся. С могучим рёвом Эмерсон погрузился в водоворот и появился, сжимая в руках Рамзеса.
Я вытащила пистолет и выстрелила в упор в солдата, который пытался обрушить лезвие на голову Эмерсона. Эмерсон подскочил ко мне и бесцеремонно швырнул Рамзеса к моим ногам.
— Господи Всемогущий, Пибоди, смотри, куда стреляешь! Проклятая пуля пролетела так близко, что выдрала мне волосы!
— Лучше так, чем выдрать их мечом, — ответила я. Ещё один кожаный шлем придвинулся к нам. Я целилась в руку, но, похоже, промахнулась, потому что он всё приближался, и я решила, что при таких обстоятельствах разборчивость неуместна. Второй выстрел отшвырнул его на Рамзеса. Эмерсон схватил упавший меч как раз вовремя, чтобы парировать сильнейший удар ещё одного нападавшего. К нам мчались и другие, но некоторые из наших стражников — теперь с красными перьями в волосах — встали на нашу защиту. Я почувствовала, что смогу улучить момент и побеседовать с сыном.
Внутренности статуи, похоже, годами не знали уборки. Волосы Рамзеса (вернее то, что так называлось) украшала паутина, а килт выглядел просто омерзительно. На животе явно виднелся след чьей-то сандалии, что, вероятно, и объясняло молчание. Я потрясла его.
— Ты не ранен, Рамзес?
— Уф, — попытался отдышаться Рамзес.
С пистолетом наготове, я обернулась взглянуть, не нуждается ли Эмерсон в моей помощи, и обнаружила, что он великолепно справляется. Очевидно, он втайне брал уроки фехтования, ибо его мастерство значительно улучшилось с того незабываемого дня, когда он сражался с Гением Преступлений за мою скромную особу[179]. Уверена, он с лёгкостью мог бы расправиться со своим противником, если бы пытался не вывести из строя, а убить человека.
Один из наших защитников упал, забрызгав мои ботинки кровью. Очередная пуля из моего верного маленького пистолета заставила убийцу hors de combat[180].
Но среди всех криков, грохота и стонов, сопровождавших сражение, в одном месте царила тишина: занавешенный шатёр в задней части колоннады. Перед ним стоял Рука, опираясь на огромное копьё. Никто не приближался к нему; казалось, будто и сам он, и шатёр, который он охранял, отгорожены невидимой, непроницаемой стеной.
Ужасающая бойня продолжалась. Груды тел и лужи пролитой крови покрывали пол. Кто выигрывает? Я не могла сказать. Многие из сильных с обеих сторон пали — трагическая, ужасная потеря. Страдая в глубине души, я стремилась помочь раненым и утешить вдов и сирот.
Не знаю, что вдохновило Тарека — та же самая благородная цель, или страх, что он может проиграть. Предпочитаю верить, что первое. Повергнув наземь последнего из нападавших на него, он возвысил голос над звуками боя:
— Столько храбрецов погибло за тебя, брат мой, а ты прячешься за престол, который хотел занять с помощью лжи. Выйди и сразись со мной, как мужчина, за обладание им. Или ты боишься?
Воцарилась тишина, нарушаемая только стонами раненых и прерывистым дыханием бойцов, опустивших мечи и ожидавших ответа Настасена. Я видела, как на многих лицах упоение битвой сменялось невыразимыми страданием и ужасом. Воистину шла братоубийственная борьба — друг против друга, брат против брата.
Лезвие меча Эмерсона было малиновым по самую рукоятку. Я не жалела о том, что он совершил, ибо те, кого он убил, намеревались убить нас, но сожалела о печальной необходимости подобных действий. Не вся кровь, окрасившая одежду Эмерсона, принадлежала его противникам. Скользящий удар рассёк щеку до кости; если я в ближайшее время не зашью рану, останется уродливый шрам. Из других ран, полученных им, худшей выглядела одна на предплечье, сопровождавшаяся сильным кровотечением. Я вернула пистолет в кобуру и достала кусок полотна, который использовала в качестве носового платка.
— Кажется, я разорвал очередную рубашку, — заметил Эмерсон, когда я потянулась к нему. — На сей раз я не виноват, Пибоди.
— Как я могу жаловаться, дорогой, если ты получил все свои раны, защищая нас. Позволь мне перевязать тебе руку.
— Не суетись, Пибоди. Игра ещё не закончена. Я хочу видеть, что... Ах, вот и Настасен. Он не мог отказаться от вызова, но похож на человека, который отправляется к дантисту, не находишь?
Зрители отступили, оставив проход между Тареком и его братом. Тарек был покрыт дюжиной кровоточащих ран, но сохранял царственную осанку, и мрачная улыбка играла на его губах. Контраст между ними — одним, отмеченным шрамами в доблестной битве, и другим, в первозданно чистой и изящной одежде — вызвал ропот среди зрителей, и отнюдь не только среди последователей Тарека. Возможно, Настасен понял, что теряет преданность своих людей, и это подкосило его мужество; возможно, сыграли роль явное презрение брата, или надежда, что Тарек устал и ослабел от потери крови. Настасен расстегнул украшенный драгоценными камнями пояс и отбросил его в сторону вместе с халатом.