Последний верблюд умер в полдень
Шрифт:
— Хм, — фыркнул Эмерсон. — Конечно — если сидишь в вечерней прохладе с бокалом виски в руке, пока слуга готовит ужин. Вы бы отнюдь не считали здешние края волшебными, если бы заблудились в пустыне без крошки еды, и солнце поджаривало бы вас, будто курицу на вертеле, а язык пересох бы, как грубая кожа. Вы не ответили на мой вопрос, мистер Фортрайт.
— О… — начал молодой человек. — Прошу прощения, профессор. Мне говорили, что из районов, которые удерживаются дервишами, ежедневно прибывают беженцы. Офицеры разведки, занимающиеся ими, обещали мне, что будут спрашивать о пленных, находящихся в труднодоступных
— Выглядит достаточно безобидно, — пробормотал Эмерсон.
— А в ожидании новостей я возьмусь за изучение и практику археологии, — весело продолжал Реджи. — Вам пригодится ещё одна пара рук, профессор? У меня есть некоторые знания о геодезии, но, если вам угодно, я возьмусь за лопату, как смиреннейший из местных уроженцев.
Это блистательное предложение было одобрено Эмерсоном с меньшим энтузиазмом, чем оно заслуживало, но после высказывания ожидаемых (мною) оговорок о недостатке опыта и отсутствии долгосрочных обязательств, он настолько снизошёл до нашего гостя, что начертил план местности. Последовавшее за этим объяснение не уступало своей длиной лекции, которую прервало лишь появлением повара, призывавшего нас к ужину. Как только мы насытились, Реджи выразил намерение отправиться на покой, ссылаясь на усталость, и мы вскоре последовали этому примеру; наш рабочий день начинался с восходом солнца.
Готовясь ко сну, я с неподдельным интересом ожидала комментариев Эмерсона. Однако он ничего не сказал; так что после того, как он погасил свет и подвинулся ко мне, я решилась начать сама.
— Помощь Реджи будет нам полезна, ты согласен?
— Нет, — отрезал Эмерсон.
— Нам следовало бы понять, что мистер Бадж бы просто обязан был представить его присутствие в Нубии с наихудшей стороны. Лично я думаю, что причины появления мистера Фортрайта разумны и заслуживают восхищения.
— Пф, — ответил Эмерсон.
— Как ты думаешь, кто бросил в него камень?
— Его ударили не камнем.
— Согласна. Ты совершенно прав, дорогой. Нож, копьё, стрела…
— О, стрела, ну ещё бы, — Эмерсон наконец-то впал в сарказм. — Лучники из Гуша были одной из наиболее боеспособных частей египетской армии. Несомненно, призрак одного из них принял Фортрайта за древнего нубийца. Луки не использовались здесь на протяжении более тысячи лет.
— Значит, нож или копьё…
— Вздор, Пибоди. Он, вероятно, упал в обморок — это у него в обычае — упал с верблюда, и приземлился на голову. Естественно, он был слишком смущён, чтобы признать это.
— Но тогда у него был бы синяк, Эмерсон…
Эмерсон потребовал прекратить обсуждение и подкрепил это настоятельное требование серией манипуляций, которые делали дальнейшие возражения с моей стороны неуместными, если не невозможными.
* * *
Несмотря на несколько беспокойную ночь, на следующее утро Эмерсон уже засветло был на ногах. Меня разбудили его молниеносное исчезновение из нашей палатки и зычный голос, призывающий людей к работе. Прекрасно зная, что главной целью было прервать сон Реджи и измотать этого несчастного юношу до пределов его выносливости, я медленно смаковала утренний чай, наслаждаясь изысканным румянцем восточной части неба и исчезновением звёзд, скрывающих свой скромный свет перед величественным
Утренний воздух был достаточно прохладен, чтобы облачиться в шерстяную рубашку, но незадолго до полудня, когда Эмерсон объявил небольшой перерыв, мы успели сбросить столько одежды, сколько допускала скромность. Реджи держался лучше, чем я ожидала. Надо отметить, что результатами своей работы похвастаться он не мог.
— Потребуется некоторое время, чтобы ознакомиться с местностью и с нашими методами, — заметила я.
Реджи рассмеялся.
— Вы слишком добры, миссис Эмерсон. В действительности я был слишком поглощён тем, чем заняты вы с профессором, забывая сосредоточиться на собственных задачах. Скажите мне… — И он забросал меня вопросами. Что мы надеемся найти? Почему мы копаем так медленно и кропотливо вручную вместо того, чтобы попросту пробить путь в пирамидах?
Если он действительно хотел это узнать, то получил больше, чем ожидал. Эмерсон просто закатил глаза и пожал плечами в знак того, что невежество Реджи поистине ужасно и неисправимо, но Рамзес всегда был готов прочитать лекцию.
— Цель истинных раскопок, мистер Фортрайт, не сокровище, а знания. Любой клочок материала, каким бы незначительным он ни был, может дать существенную подсказку для понимания прошлого. Наша главная цель здесь заключается в создании оригинального плана и, если возможно, относительной хронологии…
Und so weiter[72], как говорят немцы. Спустя некоторое время Реджи вскинул руки, хохоча от души.
— Этого достаточно для одного дня, мастер Рамзес. Не думаю, что теперь в конце концов я стану археологом. Но я готов возобновить работу, как только вы прикажете, профессор.
— Мы не работаем в самое жаркое время дня, — сообщила я. — Советую вам отдохнуть, пока можно. Если вы отправитесь в свою палатку, я провожу вас и, возможно, смогу кое-что предложить, чтобы сделать ваше положение более удобным.
На самом деле я хотела увидать его слуг, выяснить, в каких они отношениях с другими мужчинами, а также осмотреть его верблюдов. Я считала само собой разумеющимся, что они будут нуждаться во внимании. Стоянка Реджи находилась в некотором отдалении от нашей, к северу от руин крупнейшей пирамиды. По сравнению с нашим собственным скромным жильём, Реджи просто купался в роскоши. Палатка была достаточно большой, чтобы вместить несколько человек, со всеми возможными удобствами: от ковров на песчаном полу до складной ванны.
— Боже мой! — воскликнула я. — Что, нет бокалов для шампанского?
— И шампанского тоже, — рассмеялся Реджи. — Однако коньяк выдержал путешествие вполне удовлетворительно. Я надеюсь, что вы с профессором составите мне компанию за бокалом после сегодняшнего ужина.
Верблюды явно нуждались в моём внимании — что не удивительно, учитывая, каким нагрузкам они подвергались. Слуги Реджи смотрели с плохо скрываемой насмешкой, как я обрабатывала мазью для гнойных ран бока бедных зверей — но усмешки полностью исчезли, когда я пустила в ход яркий и образный арабский язык. Их было четверо — три нубийца и египтянин, уроженец Фиваид, который отзывался (как и половина своих соотечественников) на имя Ахмед. Когда я спросила его, что он делает так далеко от дома, последовал ответ: