Последний ветер
Шрифт:
– Это свинина. Я нашел несколько замороженных кусков в рефрижераторе. Видимо, некоторые предпочли не говорить остальным о том, что осталась нормальная человеческая еда. Может, они держали её на какой-нибудь особенный случай. Кто знает?
– Правда?
– Конечно. Считай, что у тебя сегодня как раз тот самый особенный случай. Ешь и набирайся сил, маленькая отчаянная мышка!
Сомнения прервало громкое и протяжное урчание в желудке. Руфь секунду колебалась, а потом взяла мясо здоровой правой рукой и откусила кусок.
Она
Ллотр наблюдал за ней, как обычно наблюдают за голодной дворнягой, глотающей всё, что предложат. Он улыбался.
Он почувствовал их за пару лиг от убежища. Братья ненадолго задержались у солончака, видимо, разглядывая аморфную массу конечностей, оставшихся от водоносов, и двинулись дальше - прямо к нему.
Головы их были закрыты, а мысли спрятаны от него, но он знал, что они задумали. Какое отвратительно дело замыслили. Вот только сестрицы с ними не было. Сестрица осталась дома. Значит, представление сегодня будет только для троих членов семьи.
Пора поднимать занавес.
Вот только...
– Руфь?
– Да.
– Напомни, пожалуйста, как звали того парня, который с твоей подругой "дружил"?
Руфь секунду, было, пыталась понять, кого именно он имеет в виду.
– Его звали Джакоби. Но, он не любил, когда его так звали. Он называл себя Джакка.
– Джакка, значит. Ну, и как он тебе?
(почему он не добавил "был" в конце?)
– Он был хорошим. Он хорошо относился к Мире и ко мне тоже...
– Нет-нет. Я имею в виду... Как. Он. Тебе. На вкус?
Руфь сжалась от того, что живот похолодел, будто она проглотила камень. И через секунду камень запросился обратно. Она даже не успела отвернуться от стола, когда из неё полезла рвота. Её тошнило непереваренными кусками, вперемешку с розовым соком. Руфи казалось, что это кровь.
Когда она повернула голову, чтобы взглянуть на человека, это моментально выветрило из её головы все мысли о том, чтобы наброситься на него с кулаками. В его выражении лица и взгляде читалось превосходство, самоуверенность, безнаказанность и веселье. Для него всё это было каким-то театром, где ему была уготована главная роль.
Единственное, что смогла сделать Руфь - это заплакать. Она даже ничего ему не сказала.
– Ну-ну, не плачь, мышка. Сейчас сюда придут мои братья, и я хочу, чтобы ты выглядела как подобает. Так что вытри свои слёзки, и раздевайся.
– Что?
– Я сказал: вытри слёзы и раздевайся!
– Убей меня...
– всхлипнула Руфь.
– Лучше убей, чем так. Я не хочу унижения...
–
Руфь вся сжалась, и принялась медленно стягивать с себя свитер. Под свитером оказалась майка, когда-то белая, теперь - грязно серая с протертыми дырками. Она сняла и её. Следом сняла тяжелую шерстяную юбку в клетку.
Она так и стояла в исподнем и тяжелых ботинках, не зная, достаточно ли этого, или стоит раздеваться дальше. Но, спросить у неё не хватало сил.
– Эти грязные тряпки тоже снимай. И ботинки.
Через несколько минут возни со шнурками, она сняла свою обувь. Затем - всё остальное. Она так и не смогла для себя определить, что в этой ситуации для неё было более дискомфортным: остаться абсолютно голой среди трупов и сумасшедшего маньяка, или стоять босиком на холодном бетонном полу. Не было сил даже из стыдливости прикрыть руками маленькие груди и низ живота.
Он лишь мельком взглянул на неё и сказал:
– Присаживайся.
Руфь покорно села на стул и поджала ноги. В её голове вращалась только одна мысль: "надеюсь, сегодня всё это закончится".
* * *
Цогуа, одетый в черную форму с металлическими накладками и бронежилет, спускался первым. Тотль и Велер предпочтя свои обычные одежды, шли следом. На входе они обнаружили следы крови и два тела, сваленных в углу.
Спустившись в само убежище, они узрели картину, нарисованную сумасшедшим сюрреалистом. Зала была вся в крови, а за стол были усажены одиннадцать мёртвых людей. Во главе стола сидел Ллотр, скрестив руки на груди. Рядом с ним сидела голая женщина невысокого роста. И не было даже понятно, жива она, или нет.
– Какими словами можно описать конец?
– начал Ллотр, когда братья столпились на входе - Возможно, словом "начало"? Когда ты наблюдаешь подобное зрелище уже не в первый раз, ты начинаешь понимать, что конец для чего-то одного, это всего лишь начало для чего-то другого. Затеряться среди людей очень легко. Они в большинстве своём заняты вполне обыденными вещами. Размножаются, воюют, и снова размножаются. Живут не очень долго; через двести лет, никто и не вспомнит, что кто-то когда-то видел человека отличающегося от них цветом кожи, или волос.
Только вот я не хочу подобной участи. Я не хочу, чтобы время стерло меня из памяти этих примитивных людишек. Они должны помнить, кто приносил мор и чуму в их города. Они должны помнить, кто нашептывал диктаторам и тиранам все те идеи, что приводили к войнам. Ведь только так они наконец-то поймут, что они всего-навсего микробы. Болезнетворные бактерии, вызывающие голод, перенаселение и смерть этой маленькой планеты. Но, только не мы. Мы - другие. Мы - есть лекарство от всего этого. И поскольку вы так и не внемли моим словам, должен остаться только один. И этим одним буду я!