Последний выстрел Странника
Шрифт:
Я достал из лопатника пятидесятирублевую купюру и торопливо прошествовал в местный храм гигиены и санитарии.
К счастью, кроме нас двоих, в этом «храме» никого не было. Я на всякий случай прижал палец к губам, потом этим же пальцем коснулся бокового кармана куртки, в который я опустил смартфон. Затем, постучав все тем же пальцем по циферблату наручных часов, я показал ему палец, присовокупив к нему еще один – через две минуты я должен отсюда убраться на хрен.
Ботан кивнул и, в свою очередь, жестом показал на большую тяжелую
Далее мы с ним действовали в ураганном темпе. Я снял с себя куртку, в кармане которой лежит смартфон, и передал ее Ботану. Тот, хотя и открыл сумку, стенки которой проложены специальной металлокерамической хренью, экранирующей всякое излучение, но внутрь ее куртку с гаджетом пока не спешил класть; он держал ее в руке, дожидаясь, пока я не сниму все остальное.
Я быстро, как солдат в учебке, снял с себя практически все, включая наручные часы; оставил лишь носки и трусы. Одежду – мою прежнюю одежду – я совал в эту большую сумку. А из той сумки, что меньших размеров, я брал и надевал на себя уже другие вещи…
Помнится, когда меня перевезли на другой объект, расположенный, судя по времени, которое занял переезд, неподалеку, в нескольких километрах от бунгало, где мы отдыхали с Никой, когда я спросил, какого все ж хрена ко мне привязались, Янус мне сказал следующее:
– Жизнь так устроена, Странник, что все в ней имеет свою причину и свою цену: деяние и уклонение от деяния, любовь и ненависть, жизнь и смерть…
У меня мурашки по коже и комок в горле, когда я думаю о Нике, о том, чем для нее может закончиться эта история. Может, именно поэтому, из-за мыслей о ней, я и не сошел с поезда в Сухиничах, или, еще раньше, не попытался раствориться, исчезнуть, когда меня оставили одного в квартире на Новодарницкой. Хотя, если быть правдивым перед самим собой, я продолжил этот путь не только из-за Ники. Не только потому, что боюсь за нее. Но и из-за этого – тоже.
Я вынужден руководствоваться принципом «Делай, что должно, и будь что будет». При существующем раскладе, я так думаю, у нее, у этой молодой женщины, известной мне под именем Вероники Шнайдер, вообще нет шансов выжить. Никаких.
У меня нет сейчас иного выхода, как только начать свою собственную игру.
Служащая Киевского вокзала, взимающая плату с граждан за пользование туалетной комнатой, с некоторым удивлением посмотрела на высокого нескладного парня в куртке, вязаной шапочке и очках с толстыми линзами – тот, выйдя из туалета в зал, прошел мимо нее валкой походкой, кренясь под тяжестью сумки.
Она так была удивлена потому, что ей показалось, что этот парень минуты три или четыре назад ужевышел из туалета. С сумкой. Служащая посмотрела в зал, вглядываясь, нет ли там среди ожидающих граждан такого же второго субъекта, как этот. Пока она высматривала «близнеца», и этот, что сейчас вышел, тоже куда-то пропал.
Женщина
…Двое крепких мужчин, находящихся в разных концах зала, один у выхода, второй ближе к проходу в дебаркадер, двинулись навстречу друг другу. Когда они сошлись, один сказал другому:
– На приборе нет отметки.
И показал планшетник, который он все это время держал в руке.
– Может, настройка сбилась? – полушепотом спросил напарник. – Или какой-то технический трабл?
– Да вроде бы нормально работает. От тебя-то отметка нормально держалась, пока ты не подошел вплотную!
– Звони!.. А я прошвырнусь на площадь, может, он где-то там.
Мужчина достал сотовый телефон. Включил набор нужного номера. Когда ему ответили, он доложил:
– Мы все еще на вокзале. Исчезла отметка!..
– А сам объект? – переспросили на другом конце линии. – Вы его видите?
– Нет. Мы его не наблюдаем ни технически, ни визуально.
Глава 15
К концу рабочего дня пятницы, знаменующего собой и конец трудовой недели, в большинстве госучреждений, офисов, столичных управ, равно как и в частном секторе, царит расслабленное предуикэндное настроение. Синоптики, правда, не обещают солнечной весенней погоды, а, наоборот, сулят на выходные пасмурную и даже дождливую погоду. Но все же по многим признакам ощущается, что долгая, как никогда, холодная, вьюжистая, стылая зима – подошла к концу.
В сером здании на Большой Лубянке, входящем в комплекс штаб-квартиры ФСБ, в отличие от большинства столичных контор и учреждений, нет никаких признаков расслабленности, нет того знакомого обычным служащим ощущения, что через час или два все разъедутся по домам и что жизнь на выходные замрет – до утра понедельника.
Для сотрудников органов госбезопасности пятница абсолютно ничем не отличается от любого другого дня недели. У врагов Российского государства, как внутренних, так и внешних, нет привязки к календарным датам; удар может быть нанесен в любом месте, в любой день и в любое время суток. Нужно быть все время начеку, нужно быть готовым отразить любую угрозу национальной безопасности; органы трудятся ежедневно, в непрерывном режиме, двадцать четыре часа в сутки.
Тем не менее, хотя нынешний пятничный день для большинства сотрудников, даже не рядовых, являлся, в сущности, обычным рабочим днем, в верхах ведомства, в самых-самых верхах, в эти часы, в эти минуты царила весьма напряженная обстановка.
В семнадцать ноль-ноль, как ему и было приказано, полковник Игнатьев, исполняющий обязанности начальника сводной временной оперативной группы ФСБ, явился с докладом к первому заместителю Директора.