Последний взгляд
Шрифт:
– По какому поводу?
– Скорее всего, по поводу Ника. Она ни о чем другом не думает.
– Тратвелл замолк.
– Бетти кажется, что я против него предубежден, - после долгой паузы сказал он.
– Хотя в самом деле это не так. Но я не хочу, чтобы она наделала ошибок, которых вполне можно избежать. Ведь она у меня одна.
– Она мне сказала, что ей двадцать пять лет.
– Но она не по годам молода. Молода и ранима.
– Согласен, она может произвести такое впечатление. Однако, мне кажется, в случае чего она сумеет за себя постоять.
По
– Очень рад, что вы так думаете. Я воспитывал ее один, и на мне большая ответственность.
– Он опять замолчал и добавил: - Моя жена умерла, когда Бетти было всего несколько месяцев.
– Бетти сказала мне, что машина, которая сшибла ее мать, тут же скрылась.
– Да, - сказал Тратвелл еле слышно.
– Водителя так и не удалось разыскать?
– К сожалению, нет. Дорожная инспекция обнаружила машину неподалеку от Сан #8209;Диего, но она оказалась краденой. По странному совпадению убийца прежде предпринял попытку ограбить дом Чалмерсов. По всей вероятности, моя жена увидела, как грабители входят в дом, и спугнула их. Удирая, они сшибли ее.
Он холодно посмотрел на меня, предупреждая дальнейшие расспросы. Остаток пути мы ехали молча. Дом Тратвелла стоял напротив испанского особняка Чалмерсов. Тратвелл высадил меня у обочины, сказав, что его ждет клиент, и уехал.
В архитектуре верхней части Пасифик #8209;стрит традиционализм сочетался с эклектикой. Тратвелловский дом был выдержан в колониальном стиле: белый с крашенными зеленой краской ставнями обоих этажей. Я постучал в зеленую дверь. Мне открыла пожилая женщина в темном платье, чем #8209;то напоминавшем форму экономки. Когда я назвал себя, жесткие складки, обрамлявшие ее рот, смягчились.
– Мисс Тратвелл вас ждет.
– Она провела меня по винтовой лестнице в парадную гостиную.
– К вам мистер Арчер.
– Спасибо, миссис Гловер.
– Вам что #8209;нибудь подать, деточка?
– Нет, спасибо.
Бетти не вышла ко мне, пока миссис Гловер не удалилась. Увидев ее, я сразу понял почему: глаза у нее распухли, лицо побледнело; она съежилась, как обиженный зверек, который ждет, что его вот #8209;вот опять обидят. Бетти отступила, пропуская меня в комнату, и закрыла за собой дверь. Я очутился в обычной рабочей комнате молодой женщины - с веселыми ситцевыми занавесками, репродукциями Шагала и ломящимися от книг полками.
– Ник дал о себе знать, - сказала Бетти, повернувшись спиной к окнам, и показала на оранжевый телефон на письменном столике.
– Но вы ничего не расскажете отцу, правда?
– Он и сам обо всем догадывается, Бетти.
– Но вы больше ничего ему не скажете?
– Разве вы не доверяете отцу?
– В общем #8209;то, да. Но прошу вас, не передавайте ему наш разговор.
– Сделаю все возможное. Но больше ничего не могу вам обещать. У Ника неприятности?
– Да, - она опустила голову, и светлые волосы упали ей на лицо.
– Мне кажется, он хочет покончить с собой. А если он покончит с собой, мне незачем жить.
– Он не говорил, почему?
–
– Скажем, убил человека?
Она откинула волосы назад и пронзила меня взглядом, полным ненависти.
– Как вы можете так говорить?
– Вчера на побережье убили Сиднея Хэрроу. Ник упоминал о нем?
– Разумеется, нет.
– Что он вам говорил?
Она с минуту молчала, припоминая.
– Что он заслуживает смерти. Что он подвел меня и родителей, - медленно пересказывала она, - и что он никогда в жизни не осмелится посмотреть нам в глаза. А потом попрощался со мной - попрощался навсегда.
– И тут на нее напала нервная икота.
– Давно он вам звонил?
Она посмотрела на оранжевый телефон, потом на часы.
– Около часу назад. Но мне кажется, с тех пор прошла вечность.
Она рассеянно прошла в глубь комнаты и сняла со стены фотографию в рамке. Я подошел сзади и заглянул через ее плечо. Она держала увеличенную копию того снимка, который лежал в моем кармане. Того самого, что я нашел в номере Хэрроу в «Сансете». И тут только я заметил, что, хотя молодой человек на фотографии улыбается, глаза у него грустные.
– Насколько я понимаю, это Ник, - сказал я.
– Да. Это его фотография для выпускного альбома.
Она не без торжественности водрузила фотографию на стену и отошла к окну. Я последовал за ней. Она смотрела через дорогу на белый фасад чалмерсовского особняка, на наглухо закрытые двери.
– Не знаю, что мне делать.
– Мы должны его найти, - сказал я.
– Он сказал вам, откуда звонит?
– Нет.
– А что еще он говорил?
– Больше ничего не помню.
– Он не говорил, как он собирается покончить с собой?
Она тряхнула головой - волосы снова закрыли ее лицо - и ответила почти беззвучно:
– Нет, на этот раз не говорил.
– Вы хотите сказать, что говорили об этом уже не первый раз?
– Не совсем так. И вы не правы. Ник не бросается словами.
– Я тоже.
– Но мне стало обидно за Бетти: это ж надо вытворять такое с девчонкой!
– А какие разговоры он вел раньше и что тогда делал?
– Когда у Ника начиналась депрессия, он часто говорил о самоубийстве. Да нет, он не угрожал самоубийством. Просто говорил о разных способах и методах. Он от меня никогда ничего не скрывал.
– Пора бы и начать.
– Вы говорите, точь #8209;в #8209;точь как отец. Вы оба предубеждены против него.
– Грозить самоубийством - жестокая вещь, Бетти.
– Если любишь, нет. В подавленном состоянии человек ничего не может с собой поделать.
Я не стал спорить.
– Вы хотели мне рассказать, как он намеревался покончить с собой.
– Да вовсе он не намеревался. Просто рассуждал об этом. Если застрелиться, говорил он, слишком много крови, таблетки - ненадежны. Лучше всего просто уплыть в море. Но искушение повеситься, говорил он, самое сильное.