Последний защитник Брестской крепости
Шрифт:
В глазах стояла пелена, расплывалась серым туманом. Вдруг кто-то подхватил его и поставил на ноги. Он резко обернулся. Старший лейтенант Анисимов стоял подле него с черным от копоти лицом, махал руками и что-то кричал ему.
Дашка тоже была рядом, тянула его за локоть. Жива! Они подхватили его под руки и, поддерживая с двух сторон, потащили в глубь туннеля к спасительной темноте.
Слух постепенно возвращался. Первое, что он услышал, — собственный рык Сперва он даже удивился, что способен издавать подобные звуки. В них не было ничего человеческого. Но спустя мгновение понял — так
— Папка! Папка! — словно издали доносился голос его дочери.
Старшина повернул голову, но в темноте ничего разобрать не мог. Зажегся тусклый фонарик, осветил несколько метров туннеля и встревоженное лицо Дарьи.
— Дашка! Ты цела?! — Голос его был хриплый, надтреснутый.
— Да, — ответила она. — Давай перевяжу. Тебя в ногу ранило.
— Мы выбрались? — огляделся Кожевников и увидел, что их стало значительно меньше.
— Всего семь человек. — Перед ним стоял Анисимов и протягивал немецкий пистолет-пулемет: — Возьми, ты потерял его, когда нас взрывами накрыло.
— Спасибо. — Кожевников тряхнул головой, стараясь избавится от заунывного гула в ушах. — Мамочкин где?
— Тута я, товарищ старшина.
— Это хорошо, — сказал Митрич.
— Надо идти, — настойчиво проговорила Даша. Она проверила патроны в магазине, вставила его и передернула затвор.
Они пробежали трусцой по тесному коридору метров пятьдесят, свернули вправо и нос к носу столкнулись с группой из шестерых гитлеровцев. Встреча оказалась неожиданной для обеих сторон. Красноармейцы выскочили из темноты, а за спиной фашистов пробивался сумрачный свет. Вероятно, именно там был выход на поверхность и оттуда немцы пришли.
Разделяло их не более метра, действовать надо было быстро и тихо, чтобы звуки стрельбы не привлекли внимание остальных немцев. Рука Кожевникова скользнула к ножнам, и мгновением позже лезвие рубануло наискосок по горлу ближайшего фашиста. Тот схватился за шею, захрипел, и его колени подогнулись. Он еще не успел упасть, а старшина уже дважды всадил нож в живот другого гитлеровца. Жестокая, молниеносная атака русского заставила немцев опешить, чем не преминули воспользоваться красноармейцы. Противники схлестнулись в яростной схватке. Они дрались молча, слышались только сдавленные хрипы, тяжелое сопение и звон металла об металл. Кожевников орудовал ножом быстро и умело, грамотно используя тесноту коридора, заставляя врагов толкаться и мешать друг другу. Старшина наносил короткие жалящие удары и поверженного противника использовал как щит. Рядом саперной лопаткой рубился Анисимов, нанося противнику удары сверху в незащищенные шеи, перебивая шейные позвонки и ключицы.
Все было кончено за считанные секунды. Враг был повержен. Из красноармейцев пострадал лишь один человек, получивший порез ладони. Быстро разоружив и обыскав трупы гитлеровцев, они пополнили свой боезапас, провиант и обзавелись флягами с водой, которые тут же были опустошены.
— Надо послать человека на разведку, — сказал Анисимов. — Узнать, можем ли выбраться здесь. Как думаешь, Дарья?
— Не уверена, — покачала она головой. — Наверняка наверху нас ждут. Там выход к центру крепости и немцев полно.
Наверху послышались голоса. Анисимов,
— Уходим. Они хотят еще группу запустить сейчас. И что-то еще про собак обсуждают.
— Тогда бежим дальше по туннелю, — предложила Дарья.
На сей раз им удалось избежать засад, и они быстро добрались до цели. Дарья вела отряд по таким мрачным закоулкам, что старшина не переставал диву даваться, на сколько километров протянулись эти катакомбы.
— Мы почти на месте, — шепотом проговорила Дарья, останавливая отряд. — Побудьте здесь, передохните, а я разведаю ситуацию.
— Я тебя не пущу, — взял ее за руку Кожевников. — Сам пойду.
— Не бойся, папка, — успокоила его Даша. — Ты дороги не знаешь, и пробираться тебе с твоим ростом проблематично будет. А я осторожно.
Старшине пришлось уступить. Дарья, ступая мягко, как кошка, исчезла в темном извилистом туннеле. Время потянулось долго. Ожидание томило Кожевникова, он очень боялся за дочь. Теперь он просто не имел права ее терять, ибо чуда больше не произойдет. Митрич был уверен в этом.
Старший лейтенант Анисимов, поняв, что на душе у Кожевникова, шепнул:
— Не волнуйся. Все с ней будет хорошо. Ты же видел — огонь, а не девчонка.
Ее не было примерно с полчаса. Они даже не услышали, как Дарья вернулась, настолько тихо она передвигалась.
— Ну что, дочка? — спросил старшина.
— На выходе есть охрана. Два человека. Судя по всему, шушера из взвода охраны. Трясутся, как осиновые листы. Снять их несложно. Тогда легко попадем в казарму.
— Займемся, товарищ старший лейтенант? — спросил Кожевников Анисимова.
— Конечно, — ответил тот. — Надо обойтись без стрельбы.
— Пошли. Мамочкин — замыкающий.
Они отправились следом за Дарьей — семеро бойцов, не желавших сдаваться врагу ни на каких условиях. Кожевников сжимал нож, у Анисимова в руке была уже проверенная в деле лопатка.
У выхода Дарья приложила палец к губам, потом указала наверх. Кожевников кивнул, осторожно выглянул. Действительно вход охраняли два немца. Один пухлый, в круглых очках с толстыми стеклами. Ему было жарко то ли от комплекции, то ли от страха. Сняв с головы каску, он постоянно вытирал платком потеющий лоб, промакивал темечко. Второй был худощавым, с нервным, сосредоточенным лицом. Они стояли, вцепившись в свои карабины, и испуганно зыркали по сторонам. Красноармейцев им видно не было, и это преимущество следовало использовать полностью.
Анисимов жестами показал Кожевникову, что снимет пухлого. Старшина кивнул. Вдвоем они подкрались к часовым сзади как можно ближе и затаились. Старший лейтенант пальцами показал отсчет — три, два, один!
Анисимов со всего маху рубанул лопаткой по оголенному черепу пухлого, раскроив его с одного удара. А Кожевников черной тенью бесшумно кинулся на тощего, обхватил его, зажав левой ладонью рот, чтобы не крикнул, и всадил нож в сердце. Трупы быстро стащили вниз, в подвал, и обыскали.
Старший лейтенант махнул рукой, и их маленький отряд выбрался на поверхность. Они огляделись. В здании было тихо. Оставалось только собраться с силами и устроить последний марш-бросок