Последний завет
Шрифт:
Взгляд Мэгги наткнулся на здание, весьма похожее на полицейский участок, и она нерешительно направилась к нему. Надо рассказать о том, что случилось с ними на горной дороге, и заявить о пропаже Ури… Она сама поедет с ними в патрульной машине…
И вдруг Мэгги замерла на месте как вкопанная. В таком случае ей придется рассказать и о прочих вещах — об угнанном ими «мерседесе», о причине их ночного бегства из гостиницы и о многом другом. Полиция тут же свяжется с американским консульством и сдаст ее с потрохами. Мэгги живо представила себе, какие будут лица у Дэвиса, Миллера и Санчеса, когда им сообщат о
Если Ури жив, он нуждается в помощи. Но ей самой не к кому обратиться. Никто не поверит ей. Или не поймет. Единственная надежда — табличка. Если она найдет ее, мгновенно откроется все: и кто мешал переговорам, и кто стоит за всеми убийствами, и кто стрелял в Ури. Табличка — отличный козырь для торга. Необходимо заполучить ее, а там уж Мэгги сумеет ею правильно распорядиться.
Мэгги все стояла на одном месте и вертела головой по сторонам, пытаясь собраться с мыслями и прикинуть план дальнейших действий. Еще когда она только в первый раз попала в Иерусалим, она испытала легкое благоговение. Все-таки годы, проведенные в монастырской школе, не прошли для нее даром. Но здесь, в стенах Старого города, это чувство многократно усилилось. Камни буквально дышали седой историей, все здесь напоминало о Боге. Это каким же надо быть человеком, чтобы гулять по этим улицам и оставаться атеистом…
Она окликнула мужчину, который привлек ее внимание фотоаппаратом с огромным объективом, болтавшимся на груди, а также сандалиями, надетыми поверх… носков. Она спросила, как ей добраться до Западной стены. Он указал на арку, которая располагалась прямо против Ворот Яффы. Мэгги хорошо запомнила, что это была дорога к арабскому базару…
Мостовая вела под уклон. Мэгги шагала по ней, осознавая, что этот же путь до нее прошли бесчисленные представители рода человеческого и что дороге этой несколько сотен лет, если не вся тысяча. Было еще слишком рано, и почти все лавки на базаре были закрыты. Мэгги шла мимо забранных зелеными металлическими жалюзи витрин и на всякий случай не спускала глаз с одинокого мальчишки, который катил куда-то старую раздолбанную тачку. Место выглядело пустынным.
Днем рассмотреть названия лавок не представлялось возможным — торговцы завешивали все товаром. Теперь же ее глаза скользили по английским надписям, дублировавшим арабскую вязь: «Сади Баракарт и сыновья», «Магомед аль-Сафири. Все по лицензии», «Восточный музей»… Мэгги усмехнулась. «Восточных музеев» она насчитала примерно с десяток. Вот и Гутман-старший гулял по этим улицам неделю назад без всякой определенной цели, просто чтобы убить время. И надо же ему было заглянуть в лавку Афифа Авейды…
Из переулка вышел пожилой мужчина с окладистой бородой, одетый в черную хламиду до пят. Мэгги не очень-то разбиралась в церковных облачениях и даже не могла с ходу определить, кто это — раввин или православный священник… Из другого переулка вылетела стайка чумазых арабских ребятишек, позади которых степенно шла монашка с раскрытым Писанием в руках. Когда Мэгги проходила мимо нее, то услышала, как женщина что-то бормочет себе под нос. Читает вслух… Ни на минуту не может оторваться от Слова Божьего… А под ноги не смотрит. Так ведь и споткнуться недолго.
Наконец взгляд Мэгги выхватил
Мэгги прошла под «подковой» металлодетектора — точно так же, как во всех аэропортах мира. По ту сторону ее поджидали двое полицейских — мужчина и женщина. Женщина, не прерывая веселого разговора с коллегой, быстро провела руками по бокам Мэгги и жестом разрешила пройти.
И Мэгги оказалась на площади, запруженной народом. В дальнем конце ее высились величественные плиты Стены Плача. Один вид ее производил неизгладимое впечатление. Она словно не принадлежала этому миру. Наверно, такие же чувства испытывает любой, кто выходит из туристского автобуса у подножия египетских пирамид. Каждая из каменных плит стены была почти в человеческий рост. И если в старых французских замках между камнями крепостных стен прорастает травка, то здесь прорастали целые деревца. Мэгги мгновенно поверила в то, что Западная стена является останками храма, построенного почти две с половиной тысячи лет назад.
Здесь нельзя было сделать и шагу, чтобы с кем-то не столкнуться. И каждый спешил, будто опаздывал на поезд. Почти все мужчины были бородатыми и носили кипы. Тут и там Мэгги попадались на глаза сборщики пожертвований, выхватывавшие в толпе очередную жертву своими цепкими взглядами. Мэгги намеренно избегала встречаться с ними глазами. Она усмехнулась, когда услышала, как один из таких хищников накинул аркан на шею лопоухого и восторженного американского подростка.
— Как тебя зовут, уважаемый?
— Э-э… Арон.
— Здравствуй, Арон. Меня зовут Деви. Ты уже знаешь, где проведешь этот Шаббат?
— Э-э… пока нет.
— А не хочешь ли ты провести Шаббат вместе с семьей, которая накормит тебя куриной лапшой? Настоящей, домашней! Это будет совсем недорого стоить, друг мой Арон. Я подойду к тебе еще. Сходи пока помолись. Котель ждет тебя…
Мэгги знала, что Западную стену евреи называют этим словом — Котель. Ей сказал об этом еще шофер, который вез ее из аэропорта. Ей вдруг бросился в глаза длинный ряд пластиковых стульев вдоль стены — точно как в летних кафе. Жизнь у самой Стены Плача била ключом. Трудно было поверить, что это место для духовного очищения и общения со Всевышним. Больше всего обстановка напоминала суматоху на железнодорожном вокзале.
Западная стена была разделена на два сектора. И слева народу было гораздо больше. Мэгги решила взглянуть на это поближе. Ага, так и есть — мужчины слева, женщины справа. Глаза ее поймали очередное объявление на английском, адресованное строго слабому полу и предъявлявшее весьма строгие требования в одежде к тем, кто хотел молиться у стены. Мэгги переместилась к тому сектору, где толпились мужчины. Большинство были одеты в черное, плечи их покрывали накидки, а некоторые набрасывали их на голову и походили на боксеров, которые выходят на ринг в халатах с капюшонами. Мужчины стояли вплотную друг к другу у самой стены и ритмично раскачивались взад-вперед. Глаза их при этом были закрыты. Они молились.