Последний Завет
Шрифт:
Затем Герман рванул Франца на себя. Парень отчего-то не желал подниматься, только всхлипывал от страха. Герман дернул его сильнее, но тот безвольно повис у него на руках.
— Да что с тобой?! — заорал Герман и только тут заметил, что в голени у представителя клана Бастиона торчит паралитическая стрела.
— Успел-таки воткнуть! — Герман с ненавистью пнул потерявшего сознание врага под ребра. Затем щелкнул пальцами, призывая Гнева, и взвалил Франца на плечи.
Напоследок он оглянулся и увидел, что разъяренный уколами десятков копий и отравленных дротиков жабобык расшвыривает Мусорщиков таранными прыжками, его длинный язык взвивается вверх, опускается вниз
Мешок, арбалет, парень из клана Бастиона — со всем этим добром он пробежал добрую сотню шагов, потом понял, что окончательно выбился из сил, свернул в развалины ближайшего здания и кинулся вниз по лестнице, ведущей в темноту. Оказавшись в кромешном мраке, он осторожно положил парализованного и мешок на ступени и сделал знак Гневу обследовать помещение. Крысокот устремился вниз, появился через минуту и прижался мокрым носом к ладони Германа — все в порядке, подвал свободен. Герман снова взвалил на плечи тяжелую ношу, Франц застонал, и пришлось встряхнуть его, чтобы он заткнулся. Они спустились в глубокий подвал, здесь Герман опустил парализованного на заваленный какой-то рухлядью пол, мешок положил поодаль, сам уселся рядом и замер, прислушиваясь к звукам, доносящимся снаружи.
Сидеть в темноте для Германа было делом привычным. Он не сомневался, что вскоре их найдут, а потому приготовил к стрельбе арбалет, достал нож, ткнул его в какую-то доску, торчавшую из пола, потом слегка прикоснулся к шее Гнева — пусть знает: надо быть настороже.
Франц опять издал слабый стон, и Герман приложил палец к его губам, подумал, оторвал от изорванных крысокотом штанов длинный тряпичный лоскут и запихал пареньку в рот.
— Так нам всем лучше будет, — пояснил он.
Когда паралич начнет отступать, ощущения у бедняги будут не из приятных. Он почувствует себя так, словно кто-то решил разом выкрутить все нервные окончания в его теле. Наверняка Францу захочется вдоволь поорать, а кляп не даст ему развернуться на полную мощность и выдать их укрытие врагам. Оставалось ждать и молиться, чтобы Мусорщики их не нашли…
Время шло, сумерки загустели, обратившись тьмой летней ночи. Герману поначалу казалось, что зрение его должно адаптироваться к темноте, как это обычно бывало, но в подвале царил такой кромешный мрак, что различить даже очертания отдельных предметов не представлялось возможным.
Герман отлично знал, что произойдет дальше.
Во-первых, после того как Мусорщики немного отойдут от битвы с жабобыком, они будут злы. Жутко злы. Злее, чем жевала в период весенней течки. Сегодняшним вечером клан Мусорщиков потерял с десяток своих братьев, наверняка винят Германа, и, значит, помоишники в покое его не оставят, лучшие охотники клана бросятся за ним в погоню. Если даже ему удастся избежать смерти и благополучно убраться восвояси, в этот район Города месяца три не сунешься. Все будут стоять на ушах, ожидая его нового появления. А между тем семена и корнеплоды можно раздобыть только здесь…
Во-вторых, когда погоня ничего не даст, Мусорщики начнут осмотр близлежащих домов, на тот случай если беглецы собираются переждать охоту в тишине и покое. Они будут прочесывать дом за домом, пока не наткнутся на них.
Вот это самое «во-вторых» Герману очень не нравилось. Ведь рано или поздно их обнаружат. Вся надежда была на то, что Мусорщики не рискнут
Брошенное впопыхах стрелковое оружие было жалко, словно оно являлось собственностью Германа. Теперь винтовка наверняка в лапах врагов. Кстати, что-то их все еще не видно, хотя пора бы им объявиться. Мусорщики уже должны были догадаться, что Герман не бежит с тяжеленной ношей на плечах по пустому Городу, а где-то прячется. Следовало бы проверить, как там обстоят дела. Кажется, вновь придется воспользоваться запретным, и это второй раз за день! Завтра придется расплачиваться за такое излишество сильной головной болью…
Герман замер. На третьей из прокачанных частот он обнаружил множественные, хотя и отдаленные, шумы бьющихся в ускоренном ритме сердец. Не спят гады! И ведь охота же им носиться ночью, да еще под дождем! Ладно, пока об этих парнях беспокоиться рано — они еще слишком далеко и не собираются лезть в здание, где он спрятался. Герман уже собирался было отбросить запретное, напоследок перешел на ближайшую частоту и едва не оглох. Да это же совсем близко! Они почти добрались до них. Сердце первого Мусорщика грохотало часто и испуганно, от сердца второго по частоте расползалось какое-то эхо. Словно у этого второго было не одно сердце, а целых два. Мутант…
Гнев зарычал в темноте. Значит, тоже почувствовал приближение незваных гостей. Герман едва слышно постучал пальцем о подошву ботинка, приказывая крысокоту молчать, потянулся за арбалетом, медленно и по возможности тихо извлек из оружия обойму, в которой помещалось три болта с пороховыми наконечниками, и заменил ее на другую — ту, где были обычные стальные болты. Если его обнаружат, то лучше действовать бесшумно, главное — не промазать. В такой темени он не мог поручиться, что сможет попасть в цель. Обойма с сухим щелчком вошла в арбалет. Осталось только взвести тетиву. Сделано.
Запретное Герман так и не отогнал. Слушал. Двое шастали где-то по первому этажу, никак не решаясь спуститься в подвал.
«Правильно, — подумал охотник, — не ходите сюда. Здесь темно. Страшно. Опасно. Здесь сидит злобный тип, вооруженный арбалетом».
Герман слышал рассказы о некоторых Универсалах, которые обладали свойством мысленно уговаривать человека сделать то, что он даже и не думал делать. Иногда приходится жалеть, что ты не такой Универсал. Вот бы заставить их пристрелить друг дружку. Вот смеху-то было бы! Двое Мусорщиков потоптались у входа в подвал и, так и не решившись его проверить, ушли.
Вздохнув с облегчением, Герман отложил арбалет и вытер выступивший на лбу пот. Пронесло. Оттолкнул запретное и поморщился. Слишком долго находился на частоте, затылок ныл от боли.
Франц неожиданно замычал и выгнулся дугой. Герман совсем забыл о мальчишке и, выругавшись, бросился к нему, что есть сил навалился на плечи, прижал к полу. Яд прекращал свое действие. Конвульсии спали, Герман заученным движением выдернул кляп изо рта Франца и перевернул паренька животом вниз. Франц полежал минуту, всхлипывая и содрогаясь всем телом, затем встал на четвереньки, в темноте раздались характерные звуки — его выворачивало наизнанку.