Последняя банда: Сталинский МУР против «черных котов» Красной Горки
Шрифт:
Но Москва была рукой подать, готовая скрыть и покрыть в случае необходимости. Она удовлетворяла потребности и грубых, и тонких ощущений. Со временем Митин стал уходить от своей прежней жизни все дальше. Уверенный в своей неуязвимости, он сам перестал быть аскетом и все чаще проводил выходные в «Метрополе», «Савойе» и «Астории». А в один прекрасный понедельник Митин не смог встать на работу. Сознавая
Спустя много лет друг генерал-майора Арапова, Э. С. Котляр, был свидетелем откровенного разговора с одним осужденным, который пытался объяснить это противоречие, эту странную двойственность своей жизни, свою рабскую зависимость от нее.
— Вообще я человек не злой, люблю по душам поговорить… Но вот когда выхожу надело, все во мне переворачивается, заклинивает, сам себя не узнаю, вроде и не я вовсе. Откуда что берется — и злость, и хитрость, и никакого страха. Я сам по себе, волк одинокий, и тогда лучше мне не мешать.
Неизвестно, что творилось в голове Митина, однако банда быстро набирала силу. Летом 1952 года он положил глаз на своего приятеля Коровина, который тоже жил на Брусчатом.
Коровины вернулись в Красногорск в 1948 году, после затянувшейся эвакуации. Вновь организованный оптический завод с большой неохотой соглашался отпускать новых специалистов из Новосибирска домой. Даже если они, как Коровин, работали на КМЗ с тринадцати лет. В те годы получить работу на оборонном заводе было легче, чем расчет.
Когда осенью 1941 года все основное производство КМЗ было погружено в эшелоны и двинулось в Новосибирск, Коровины уехали вместе со всеми рабочими завода. В Новосибирске под выпуск прицельной и наблюдательной техники был отведен Институт военных инженеров. Однако помещение надо было расширять, чтобы внести станки. Пришлось долбить стены и увеличивать проемы. Сибирская зима вовсю гуляла в здании, пальцы немели. Рабочие, включая женщин и подростков, работали в продуваемых помещениях, при самодельных обогревателях: с одной стороны — железная бочка, приспособленная под печку, с другой — проволока, намотанная на два кирпича. Одна из работниц-оптиков вспоминала: «Многие кашляли, приходили на работу с температурой. Но надо было работать. Выпуск танков и самолетов стал нарастать, нужны были прицелы. Все для фронта — так и жили».
Несмотря на отчаянные условия и человеческие утраты, уже через несколько месяцев завод в полном объеме выполнял государственный заказ.
Среди прошедших через адовую работу в тылу был и Коровин — стахановец, которому не было еще и восемнадцати лет. Из Новосибирска он привез медаль «За доблестный труд во время Великой Отечественной войны» и сразу устроился работать на КМЗ. Его продукция с личным клеймом шла прямо на склад, минуя ОТК. Как Лукин и Базаев, он увлекался спортом и играл за заводскую футбольную команду.
Уже во время следствия Владимир Арапов спросил Митина, зачем тот привлек к делам Коровина, несмотря на достаточно крепкий состав сообщников. Митин ответил, что ему нужен был человек для более
… Второго ноября 1952 года Коровин, очнувшись после ужасной ночи, когда был убит лейтенант Грошев, понял, что теперь он повязан крепко, намертво. И его семейная жизнь, только начавшаяся в январе 1953 года, оборвалась быстро. Медовый месяц закончился грубым и холодным пробуждением — арестом за участие в групповом бандитском нападении с убийством.
В 1952 году Митину исполнилось двадцать пять лет. В эту темную душу пробивался свет: уже второй год он встречался с учащейся фабрично-заводского училища Валей. Когда он увозил ее в парк или за город на своем двухцилиндровом черно-сером волке, девушка смотрела на него как на Ивана-царевича. Вероятно, тесная жизнь в коммуналке и его собственная жизнь — от пропасти к пропасти — отводили мысли о совместной с ней жизни. Но как только его отец выстроил собственный дом, Митин сказал ему, что собирается жениться.
Новый, 1953 год он встречал с Валей. Гуляли весело и шумно, смеялись, строили планы на будущее. Других же он этого праздника лишил. В четырех московских семьях стыло горе. Там не зажигали елки, и только стояли в черных рамках фотографии тех, кто навсегда остался в ушедшем году.
На девятый день нового года Митин вышел на свое последнее дело — достать для Николаенко деньги влагерь. Вскоре вместе с отцом Николаенко он проводил на вокзал Базаева и Лукина, уезжавших в Мурманск. Из станционной пивной за ними спокойно наблюдали двое мужчин в штатском, но с военной выправкой. Они уже знали о них все и, вероятно, жалели отца Лукина, сотрудника милиции, которому вскоре придется провожать сына на зону.
История Лукиных непростая. В начале войны семья уехала в Новосибирск, а после эвакуации перебралась на Украину. Однако на новом месте жизнь не сложилась сразу. Старший сын, Вячеслав, попался на краже из школьного буфета и получил трехлетний срок в исправительной колонии.
В этот страшный, неурожайный 1947 год вся Украина голодала. Но несмотря на тяжелейшую продовольственную ситуацию, Никита Хрущев приказал колхозам свезти остатки хлеба на государственные заготовительные пункты. Люди ели «затеруху» — мелко протертое тесто, которое сыпали в кипящую воду. В колонии положение было еще хуже, и Славка Лукин довольно скоро понял, что если он не сбежит, то просто-напросто умрет.
После побега он вернулся в Красногорск, куда вскоре переехали его родители с его младшей сестрой. Они поселились в одном из барачных домов на Теплом Бетоне. Сегодня красногорцев уже не удивить этим необычным названием. Еще перед войной трест «Теплобетон» строил завод и временные помещения для рабочих. Теплый бетон — это также и состав материала, из которого строили в зимнее время. Так как бараки были временными, в них был минимум условий. Однако один из них все же приспособили под клуб с киноустановкой и разместили библиотеку. У въезда в Теплый Бетон, под часами, работала булочная.