Последняя Битва
Шрифт:
— Боцман — всем на судно, отплываем немедленно. Манасий подобострастно кивнул и закричал:
— Куманий, бери троих — снимайте палатку. Ваимар — грузите паруса и сушеную рыбу…
— Манасий! — Голос капитана был непривычно резок, от чего боцман оцепенел. — Я что сказал? Всем на борт. Бросить все — уходим.
Манасий повернулся к капитану и уставился на него изумленным взглядом.
— Но капитан…
— Ты не понял?
В тоне капитана было что-то такое, от чего Манасий подавился словами и, торопливо повернувшись, заорал:
— Бросить все — всем на борт. Живо-живо-живо!
Через десять минут акка выскочила
— Капитан, эти идиоты идут прямо на камни! — Заметив, однако, что капитан не разделяет его веселья, он тут же стер с лица ухмылку и насупился. Арамий еще несколько мгновений вглядывался в идущую атакующим темпом дирему, затем повернулся к кормчему:
— Ну и что ты думаешь, Исмарок?
Тот с минуту молчал, вглядываясь в буруны, вскипающие с обоих бортов диремы при каждом гребке, затем пожал плечами:
— Не знаю, капитан, осадка у них гораздо больше, чем у нас, но их капитан достаточно опытен. Я сам не сразу приметил это место, приглядел дырку вон там, на два пальца левее загнутого зуба, но для их диремы там слишком мелко… А они углядели вот эту щель, тут, конечно, можно ободрать оба борта, но на высокой волне глубины может хватить. По-моему, нам стоит посадить на банки полную смену гребцов.
Манасий несколько мгновений переводил взгляд с одного на другого, все еще не веря, что капитан и кормчий говорят серьезно, и, поняв наконец, что они не шутят, громко скомандовал:
— Эй, рыбья немочь, на весла, на весла, на весла! Корабль мгновенно наполнился топотом босых ног, грохотом весел, торопливо продеваемых в уключины, тихим матерком спешащих людей, сбитых с толку непонятной кутерьмой. Но Арамий этого совершенно не замечал. Он не отрывал взгляда от диремы, которая, набирая скорость, неслась к узкой расщелине в рифовой стене. Кормчий еще раз обернулся через плечо и, скривившись, пробормотал:
— О Фанерова мошонка, они идут так, будто уверены, что пройдут. Я знаю только одного человека, который рискнул бы ТАК идти на рифы, — добавил он после короткого молчания. — Он был адмиралом Корпуса, но потом поссорился с Гроном и поклялся никогда вновь не становиться за рулевое весло. Его звали Тамор…
Арамий, ничего не ответив, резко повернулся к боцману и отрывисто приказал:
— Боцман, максимальный темп! Манасий поспешно кивнул, прокричал:
— Максимальный темп! — и принялся отсчитывать гребки: — И-па! И-па! И-па…
Акка, подгоняемая толчками двух десятков весел, начала быстро набирать ход. Боцман облегченно выдохнул и довольно улыбнулся. Акка перешла на гребной ход всего за три минуты — это было рекордным временем. Все-таки он очень неплохо вышколил команду. Манасий, не переставая отсчитывать темп, самодовольно покосился на капитана, но тот продолжал напряженно всматриваться в дирему, стремительно летевшую над волнами. Кормчий, оглянувшись, тихо выругался:
— Ах ты Фанерова
Боцман с недоумением посмотрел на него, не понимая, что в этом плохого. Капитан, однако, понял.
— Поджидают высокую волну, — заметил он.
Несколько мгновений на рулевой площадке стояла напряженная тишина, а затем доносившиеся до акки ритмичные удары бронзового била, которыми боцман на диреме задавал темп гребцам, едва заметно участились, капитан Арамий качнулся вперед, стиснув обеими руками ограждение кормовой площадки, и пробормотал:
— Сейчас…
Тамор, стоявший на рулевой площадке диремы, вцепившись в левое рулевое весло, отчаянно взревел и навалился на него, боцман дико вскрикнул, гребцы первых трех банок в обоих рядах полоснули по канатам, удерживающим весла в уключинах, отчаянным движением вытолкнули рукоятки наружу и рухнули между банок, а остальные поспешно потянули свои весла внутрь. Дирема взвилась на высокой волне и ухнула в разрыв между рифами. С обоих бортов послышался гулкий удар, короткий треск и… дирема опустилась уже по другую сторону рифа. Тамор не медля скомандовал:
— Палубная команда — осмотреть днище! — и чуть повернув голову: — Боцман, что там у нас в гребном наряде?
Тот ответил спустя несколько мгновений:
— Одного убило, троим расшибло голову. Задели риф веслами четвертого и пятого ряда, которые не успели до конца втянуть, а эти дубины не успели пригнуться.
Тамор зло ощерился:
— Ну венетские ублюдки… Заменить весла, дополнить наряд, и полный ход, Магровы яичники, полный ход!
Матрос палубной команды, высунув голову из люка, доложил:
— Между пятым и шестым шпангоутами треснула обшивка по обоим бортам, течи.
— Большие?
Матрос весело сверкнул белыми зубами:
— Если десяток бурдюков в час набежит, и то хорошо. Да и заплату сейчас заведем.
— То-то! — проворчал Тамор, расплываясь в улыбке. Он уставился на отчаянно улепетывающую акку. — Ну венетская лягушка, теперь держись…
Они догнали акку примерно за час до заката. Когда акка оказалась в радиусе поражения бортовыми баллистами, Тамор, увлеченный преследованием, заорал:
— Натянуть тетиву! Заряжай огнем! Сейчас поджарим этих венетских свиней!
Но тут сбоку раздался спокойный и даже несколько иронический голос Слуя:
— Тамор, было бы неплохо, если б ты оставил для меня несколько человек, я хотел бы задать им пару вопросов.
Тамор выругался, сердито скрипнул зубами и приказал уже потише:
— Отставить огонь. Передовую баллисту снарядить абордажным якорем, остальным — отбой. И… поживее, боцман, что мы ползем как черепахи?
Боцман обиженно насупился — дирема летела как стрела, — но все-таки слегка прибавил ходу. Стрелки, забравшиеся на переднюю штурмовую площадку, начали натягивать тетивы арбалетов, отчего над палубой разнесся скрип воротов. Вторая смена гребцов, которой на этот раз выпало стать абордажной командой, неторопливо строилась на палубе. Бойцы были веселы. Команда акки обычно состояла не более чем из двадцати моряков, вооруженных по большей части луками и ножами, но даже если акка на сей раз была под завязку забита вооруженными до зубов пиратами, то все равно вряд ли на этом суденышке могло поместиться более восьми десятков вояк, не говоря уж о том, что до выучки бойцов Корпуса им было далеко, так что никакого серьезного сопротивления ждать не приходилось.