Последняя Битва
Шрифт:
— Понимаешь, сержант, ты сейчас мыслишь чисто военными категориями: убил врага или он тебя, победил — проиграл, захватил — потерял, а этот подход очень… ограничен. Нет, все правильно, если ты ввязался в такое дерьмо, как война, то или становись воином, или не мешайся под ногами. Вопрос в том, что я не просто хочу убить очередного врага или победить в очередной войне, я хочу окончательно уничтожить Орден и Творца. Это не прекратит войны и даже не сделает нас самыми сильными на все времена, более того, потеряв такого могущественного врага, Корпус, скорее всего, постепенно деградирует. Но это… разрушит правила игры. — Грон замолчал и посмотрел искоса на Кремня, который с сосредоточенным видом шел рядом. Потом
Кремень кивнул и открыл рот, собираясь что-то сказать, однако, как оказалось, Грон еще не закончил.
— Это в натуре человека — относиться к себе существенно… снисходительнее, чем к другим, и потому мы очень часто виним в своих неудачах кого-то другого, кто не понял, не оценил, придрался, да просто урод, в конце концов. Но это не так. Во всем, что происходит с нами в этой жизни, во всем хорошем и плохом виноваты только мы сами. По большей части все наши неудачи объясняются не только и не столько злой волей кого-то другого, а тем, что мы сами оказались не готовы использовать подвернувшийся шанс. И в тот момент, когда он подвернулся, рядом оказался кто-то, кто быстрее среагировал, был талантливее, умнее, да, в конце концов, приложил чуть больше усилий, чтобы просто понравиться. А мы несли себя по жизни как некую драгоценность, которую каждый должен оценить по достоинству и которой позволено гораздо больше, чем всем окружающим. Кремень поджал губы и пробормотал:
— Ну, так бывает не всегда.
— Да, — кивнул Грон, — не всегда, но все эти исключения, как бы они ни влияли на судьбу конкретного человека, подтверждают общее правило… кроме одного. — Он замолчал.
Дальше они шли, не говоря ни слова.
— Я, — нарушил наконец молчание Грон, — никому не позволю решать мою судьбу, судьбу моих детей, моих друзей, всех, кто мне дорог, не дав им ни малейшего шанса как-то повлиять на это решение. Ни у кого — ни у богов, ни у людей нет и не будет такого права. И уж тем более у тех, кто создал Орден и Творца.
Кремень кивнул, мол, понятно. Минуты через две он осторожно спросил:
— Но почему вы собираетесь сдаться? Грон усмехнулся:
— Понимаешь, уничтожать врага можно разными способами. Все зависит от того, что это за враг. Одного ты просто бьешь мечом, и он падает, рассеченный на две половинки, другого ты выцеливаешь из арбалета, потому что, если он приблизится к тебе на расстояние руки с мечом, ваша схватка может кончиться не в твою пользу. Я попытался уничтожить Творца самым мощным оружием из известных мне, но это лишь оттянуло его удар. Теперь я хочу покончить с ним наверняка. И для этого мне надо попасть внутрь Скалы беспомощным пленником, человеком, которого слуги Творца уже не будут бояться, более того, человеком, которого введут в святая святых, чтобы продемонстрировать ему, на КОГО он поднял руку, как он жалок в сравнении с величием Творца. И тогда я узнаю, КАК и КУДА наносить удар.
— А если они просто убьют вас на пороге?
— Ну уж нет, я очень хорошо знаю психологию эти людей. Сначала они испытают на мне все известные им пытки и зверства, но не убьют. Более того, не так уж сильно и покалечат. А потом приволокут в самый главный чертог и бросят ниц перед воплощением Творца, тем самым Оком, о котором так подробно рассказывал захваченный вами Посвященный
— Но почему именно сейчас? Почему бы тогда не добраться до Скалы и уж там…
Грон мотнул головой:
— Нет, не забывай, даже если я уничтожу Творца, останется еще Орден. Если мы просто откроем охоту на Посвященных, то только усилим Орден. Да, без помощи Творца он лишится большей части своего могущества, но главное останется — останутся люди, причем лучшие, самые преданные, самые живучие, хитрые и изворотливые, и… память, память о могуществе. Поэтому уничтожить Орден можно только изнутри. И сделать это способен только человек, который знает об Ордене все.
Кремень минуту молчал, обдумывая сказанное Гроном, затем пробормотал:
— Значит… ОНА? Грон кивнул:
— Да. И сейчас самый удачный момент повернуть ситуацию так, чтобы эта Посвященная вцепилась в глотку Ордену, даже не подозревая, ЧТО она делает с ним. Знаешь, — сказал он задумчиво, — в моем мире существовало одно очень могущественное государство. Оно просуществовало тысячи лет, переживая взлеты и падения, победы и поражения, пока наконец во главе его не встала женщина, добившаяся своего величия и власти одним известным нам путем. Ее звали императрица Цыси. И страна быстро превратилась в смесь борделя с камерой пыток и упала в руки своих завоевателей будто сгнивший плод. — Грон помолчал. — ОНА пройдется по Ордену частым гребнем. Они не смогут простить ей того, что именно она пленила меня, и оскорбят ее так, что потом она будет беспощадна к Ордену. Даже если сумеет добиться своего и возглавит его.
— Но сейчас…
Грон понимающе кивнул. Булыжник очень хорошо прочитал по следам, ЧТО и КАК вытворял со своей Госпожой горгосский центор на каждой стоянке.
— Тем лучше. Перед хорошим боем бойцового пса нарочно злят. Так что центор сейчас делает нашу работу. И я не думаю, что после моего появления он проживет сколь-нибудь долго. Эта женщина помнит зло. О, в этом она одна из первых. И, я думаю, сейчас она каждый день дает себе слово, что, как только вернет себе власть, больше никогда в жизни не допустит того, чтобы рядом с ней оставался человек, способный ввергнуть ее в такое состояние, как нынешнее. И это лучшая гарантия того, что она действительно уничтожит Орден…
Лагерь Посвященной они отыскали за два часа до рассвета. Джуг издалека почуял запах костра и молча обнажил клыки. Кремень остановился и вскинул руку над головой. Булыжник, шедший в десяти шагах позади него, замер и жестом передал по цепи, что впереди опасность. Спустя минуту рядом с Кремнем появился Грон. Пару мгновений он всматривался в темноту, насмешливо улыбнулся и показал рукой куда-то вперед и чуть влево. Кремень вгляделся. Похоже, горгосцы были основательно измучены маршем. Центору хватило ума поставить часового не у потухшего лагерного костра, а шагах в ста от него, но часовой уснул, привалившись плечом к старому кедру. Грон указал на него Кремню движением подбородка, и сержант, коротко кивнув, двинулся вперед, на ходу обнажая нож…
Эсмерея проснулась, когда все уже встали. Вчера ей пришлось выдержать тяжелый вечер. Центор отрывался по полной программе, так что к сегодняшнему утру она щеголяла разбитой губой и несколькими синяками на руках, груди и лодыжке. Впрочем, большинство из них она заработала еще на прошлых стоянках. Но боль и оторопь, вызванные столь резким падением, уже остались в прошлом. Что ж, однажды она уже прошла путь от самого низа до вершин власти, и центор даже не подозревает, ЧТО она может вытерпеть. А главное — что ждет в будущем его самого… если у него еще есть хоть какое-нибудь будущее.