Последняя битва

Артюхов Олег

Вкруг сидели семеро в тёмно-красных одеждах. Распахнутые спереди бордовые плащи открывали чёрные перевязи крест-накрест, а длинные чёрные перчатки по локоть скрывали руки. Сочетание красного и чёрного в полумраке смотрелось жутковато. Глубокие капюшоны наполовину скрывали лица, позволяя разглядеть лишь усы и длинные ухоженные бороды. Гулко звучащие голоса отражались от стен и исчезали под сводом.

– Не кажется ли вам, атта исшаку, что вожди Амнатума слишком глубоко сунули носы в наши дела и интересы? – угрюмо проговорил низкий голос.

– Не только кажется, но я в этом уверен, – шевельнулась сидящая ближе к выходу фигура, – царь Хаммурапи

перешёл все границы дозволенного.

– Кто-то может поведать о сем недостойном патриархе?

– Раббани Озер, с вашего позволения, – прокашлялся третий, – Каббала поведала о многом. Его стихия – земля, цвет – рыжий, металл – серебро, дерево – кипарис, цифра – семь, еда – рыба, камень – берилл, животное – кабан, покровительствует Утренняя Звезда. Он родился в месяц барана и его лучшие дни в четверти четвёртый и пятый. Хаммурапи любят, потому что щедр и добр к слабым, общителен, но любит власть. Его страсти заставляют всегда идти до конца, и при этом он готов к переменам и стремится к познанию. Его нередко подводит азарт, который в сочетании с бойцовским характером часто приводит к конфликтам. Другая известная слабость – женщины, которые его приятно расслабляют. И, к нашему сожалению, здоровья ему намерено на сотню лет.

– Да, уж, точно «к сожалению», – в голосе прозвучала мрачная озабоченность. – Значит, надо помочь ему встретиться с предками. Что скажете о его деяниях?

– Вина Хаммурапи в том, – проговорил четвёртый высоким голосом, – что он отбросил заветы нашего общего предка Сима сына Ноя и заветы владык Аккада, издревле повелевавшими здешними землями и народами. Этот выскочка, придя к власти, присвоил всю крупную торговлю, и в этом его второй грех перед нами. Теперь ходовые товары в Вавилонии проходят только через царских купцов-тамкаров. Более того, эти безродные нищеброды перехватили у нас дачу денег в рост. Теперь по всем странам шныряют их приказчики-шамалы, взыскивающие серебро и золото с наших бывших клиентов. Небывало возвысились вавилонские граждане-авилы, которым новый царский кодекс даровал огромные права. К тому же хитрый Хаммурапи прикормил лучших воинов. Мало того, что заслуженные бойцы-реды получили немалые земельные наделы и скот, но и низкородные баиры-лучники тоже теперь сидят на своей земле и готовы таскать царя на руках. В Вавилонии нам больше места нет.

– Нам всегда и везде будет место, – подал голос пятый, – древний закон: «око за око, зуб за зуб» никто не отменял. Мы будем судить Хаммурапи.

– Его дни сочтены, – глухо проговорил шестой, пошевелившись под красным плащём, – но, атта исшаку, разумно ли оставлять без присмотра и распускать лучшее в мире вавилонское войско. Большинство воинов родом из Заречья и одного с нами племени. Наши мудрые предки одобрили бы использование этой дармовой и отлично вооружённой силы.

– Согласен, – раздался бас первого, – во имя богов наших: Баала, Астарты, Хадада и Сутеха призываю вас устранить Хаммурапи из мира живых и взять его войско в наши руки. Исшаку, сегодня же вопроси господа Сутеха, пусть назначит сроки. На том и порешим.

– Царь умер!! – на рассвете третьего дня весеннего месяца нисану разнёсся вопль, выбрасывая жителей Вавилона из постелей и выгоняя на узкие улочки. В утренних сумерках мелькали огни, бегали люди, и вскоре весь город стал походить на огромный разворошённый муравейник.

Состоятельные общинники – авилы и свободные бедняки – мушкены сначала толпились на перекрёстках, потом потянулись

в центр города. Отдельные группы людей, как маленькие ручьи в реку, вливались в огромную толпу, текущую по главной улице Айя-Шайбур к царскому дворцу. Широченная, выложенная метровыми квадратными плитами розового известняка улица не смогла вместить людской поток, который начал просачиваться по параллельным улицам. Людское море волновалось около царского дворца, расположенного напротив видной со всех сторон вавилонской башни Этеменанки. Отступившие к воротам царские стражи едва сдерживали щитами напор толпы, которая уже превратилась в большое дикое существо.

Из-за оглушающего гула люди не сразу услышали громкий голос жреца, вещающего с высокой стены:

– Жители Великого Города Божьих Врат слушайте! Прошлой ночью упокоился вечным сном энси и первый слуга светлого Мардука величайший лугаль всех времён славный Хаммурапи сын Субиабума. Ныне он стоит у небесного трона господа Энлиля. Сын и наследник усопшего Шамашилан скорбит, принимая бремя власти. Скорбите и радуйтесь жители Баб-Илу. Боги назвали время погребения великого энси и лугаля Хаммурапи – на второй день полной луны в родовом склепе дворца.

Все жители Вавилона от визиря-абараку и придворных вельмож до последнего пастуха-накида и разбойников в трущобах квартала смесительниц наморщили лбы и удручённо вздохнули, предчувствуя большие и грозные перемены.

– Верно говорю, третьего дня в столице помер царь Хаммурапи, – у городских ворот Халпы двое стражников, сдвинув шлемы на затылок и прислонив к ногам щиты внимательно слушали третьего, – в Баб-Илу все передрались. Наследник двинул на город южную армию. Кто там за кого не поймёшь. Упаси боги, навстречу наследнику кто-нибудь двинет северное зареченское войско. Вот уж крови то прольётся!

– Не того опасаешься, Диней, – донёсся хриплый голос того, кто постарше, – вот, если воеводы, да сотники войско бросят, и оно разбредётся по всему Заречью, вот тогда прячься подальше да поглубже. Вся страна кровью умоется. Эти вояки, которые могут только убивать и лакать финиковое пиво, боялись только царя, а его уж и нет.

– Истинно говоришь, вот и мучаю теперь дурную голову, что делать, – проворчал высокий стражник, – бросил бы всё, да сбежал к хеттам, только клятва, пуще оков держит, да серебро, что давеча десятник принёс. Коль изловят, за дезертирство руки и ноги отрубят.

Мы всей командой сидели, привалившись к одной из повозок, скопившихся у закрытых ворот и слушали болтовню стражей. По непонятным причинам ворота всё ещё оставались закрытыми, хотя разгоревшееся солнце намекало, что утро уверенно переходит в день. Ничего не понимающие люди собирались кучками по обочинам дороги, судачили о том, о сём, а заодно перетирали последние сплетни и новости.

– Не знаю, как вы, – проворчал Стерх, – а мне после нашего Лукоморья здесь уже жарковато. На дворе март, а я невыносимо запарился в этих шерстяных балахонах. Уф-ф.

Он распахнул одежду и помахал полами, проветривая. Я вздохнул и ослабил пояс, поскольку и сам едва терпел жару. Ещё утро, а по моим прикидкам воздух уже прогрелся градусов до 25 по Цельсию. И за каким шайтаном туземцы носят на себе эту кучу барахла: льняной хитон, сверху шерстяной, да ещё обязательный короткий плащ, да тюрбан на войлочной шапке.

– Привычка, однако, надобна, – глубокомысленно проговорил Лунь, запахивая одежду поглубже. – По мне, так в самый раз, погода – чистый бархат.