Последняя битва
Шрифт:
– Исшаку, прошлый раз мы говорили о неотвратимости судьбы и предопределении жизни. Ты составил мою таблицу судьбы?
– Да, мой угул. Однако я немало смущён, ибо впервые в жизни вижу сомнение звёзд. Они сошлись в нерешительности. Доселе всё было понятно, но наблюдения последних лун ввергли меня в уныние, ибо впервые не знаю, что сказать.
– О чём ты, исшаку Мутибал?
– Вот смотри, – он достал из складок хитона две глиняные таблички, – эта таблица прошлого года, а эту я составил недавно, как обещал. По правилам я сделал её в день рождения нового года. И что же я вижу? Планета Нергала и планета Нинурты встали
– И сколько тех звёзд?
– Я насчитал их восемь.
– Восемь… Их тоже восемь… И появились они на третий день нисану.
– О чём ты бормочешь, мой угул?
– Это я подумал о своём. Но хоть что-то небо сказало?
– Кое-что, кое-что, – пробормотал старик, проводя трёхгранной палочкой над табличкой. – Вижу опасность из твоего дома, вижу дорогу, судьбы поворот и сильную защиту. Берегись лести, стрелы и яда. Собрались тёмные силы, и намеренья их злы, но пока неизвестны.
– Благодарю тебя, исшаку Мутабал, живи долго, – Ник встал слегка поклонился и направился к выходу. Мы за ним. В воротах двора он нацелился на нас дружелюбно-властным взглядом, хмыкнул и пошёл дальше.
После трапезы царевич изволил почивать. Эта традиция дневной сиесты пришла бог знает из какого прошлого и была порождена невыносимым дневным зноем южных стран, который люди приспособились пережидать во сне. Принц спал, а мы с Черчиллем стояли возле его ложа, лишь по разу отлучившись по нужде. И пока тянулась пауза, я призадумался, пытаясь свести концы с концами.
Читая эти строки, возможно, вам показалось, что мы действовали уверенно и расчётливо, будто план выполняли. Это не так. Лично я поначалу слегка терялся и затруднялся отвечать на свои и чужие вопросы, мужики тоже ломали мозг не меньше, не смотря на внешнее спокойствие и показную самоуверенность ветеранов. За собственную безопасность переживать не имело смысла, не было здесь оружия, способного нас даже поцарапать. А проблемы были в отвратительном знании языка, местного жизненного уклада и истории, тонкостей культуры и правил поведения. Немало выручало лишь наша легенда грубых иностранных наёмников из далёкой северной страны. За это нам многое прощалось, срабатывало в прошлые выходы, сработало и теперь. Но всё равно постоянно сохранялась опасность ляпнуть что-нибудь такое, за что нас могут поиметь в особо извращённой форме. Фигурально, конечно, но и это было бы не в тему. А посему мы решили больше помалкивать, слушать, всё замечать и мотать на ус.
«Фил».
«Да, командир».
«Ты здесь Мелиту сыскал?».
«Есть поблизости три узла: Баальбек, Иерусалим, Ниппур. Ближе иных Баальбек, там можно связаться с инкомом».
«Что предлагаешь?».
«Предлагай лучше ты. У кого Коловрат на шее висит, у тебя или у меня? Так у меня и шеи то нет».
«Ладно, остряк, попробую наладить контакт сам, ведь в Коловрате есть код моего ДНК».
«Дерзай. Коль законтачимся, можно попробовать через неё выйти на титанов. В этом времени они ещё присутствовали и активно мерились… междоусобицами».
Немного подумав, я решил идею с контактом пока отложить в силу неясности обстановки. Разберёмся, уточним, а потом и в гости к титанам.
Солнце начало клониться
Кузнечный квартал мы услышали издалека. От остальных кварталов его отделяла довольно высокая стена, но всё равно оттуда доносился грохот каменных и дубовых молотов. Хорошо, если вблизи живут сами кузнецы и их родичи, а, если кто другой? С ума же свихнуться можно от этой музыки. Оказалось, что власти давно позаботились и об этой проблеме. Ковать разрешалось не раньше подъёма солнца над городской стеной, а заканчивать работу не позже касания солнцем края стены. Местного мастера-кузнеца звали Харба, и он являлся главным кузнецом царского двора. Таких больших мастерских, как у него, было ещё три, но его наибольшая.
Нужно сказать, не смотря на то, что это время историки называют бронзовым веком, в целом металлов использовали немного. В Ханаане и Заречье своего металла плавили мало. По большей части медь привозили морем с Кипра или с юга из Синая, олово добывали к востоку от Вавилонии в Загросе, а чаще караваны доставляли уже готовые слитки или бронзовый лом, которые переплавляли на месте. Другой проблемой металлургов и кузнецов был уголь, который не из чего было выжигать, и зачастую на него шли даже финиковые косточки и ореховая шелуха.
Когда мы заявились в кузню, мастер Харба уже зашабашил работу, и работники убирали инструмент и гасили горны. Сам обнажённый по пояс мастер удовлетворённо ухал и фыркал под струёй воды из кувшина.
– Мастер Харба.
– О, великодушный угул Никимэл, – поклонился кузнец, заодно стряхивая воду, – что привело тебя в наш забытый богами уголок.
– Так уж и забытый, – усмехнулся принц, – вон сколько клинков да топоров наковал. Поди все для двора?
– Истинно так, мудрый не по годам угул, – ухмыльнулся Харба и вопросительно уставился на царевича. А тот повернулся и протянул руку к моему мечу. Пришлось отдать.
– Что скажешь об этом оружии, кузнец Харба?
– Так, та-а-ак, – протянул кузнец, осматривая меч, чуть не обнюхивая клинок, а потом даже лизнул, – это редчайшее оружие из редчайшего металла, уважаемый угул Никимэл. Я только однажды видел что-то подобное и то худшего свойства. Для плавки этой бронзы помимо олова нужно чуток очень редкого небесного металла и какие-то драгоценные камни. Да и сама ковка здесь высочайшего мастерства. Я такого кузнеца не знаю.
– Благодарю тебя, мастер Харба, – принц повернулся, сунул мне в руки клинок, вышел наружу и резко остановился.
– Ред Бор, ты ничего не хочешь мне рассказать о себе и твоих воинах? – он внимательно уставился мне в глаза.
– Всё уже сказано, угул Никимэл, мне нечего добавить.
– А теперь давай рассуждать. Заявились вы вдруг и тогда, когда нужно. Сражаетесь лучше всех здешних воинов. Имеете редчайшее дорогое и одинаковое оружие. Ведёте себя уверенно и независимо. Кто вы, ред Бор?
– Я могу только повторить, мы вольные наёмники из далёкой страны, прошли через много сражений, выжили и сейчас служим тебе. А такое оружие куётся в нашей стране, и оно оттуда.