Последняя чаша гнева
Шрифт:
— Это тоже выход. Ты болтаешь, как комедиант.
— А что делать? Язык — вот и все, что я имею путного. Если есть орган, которым можно потрепать без риска для жизни, то не использовать его столь долгий срок — ужасная пытка.
— Знай я, что ты здесь, я пришел бы сюда единственно ради того, чтобы поговорить с приятным собеседником, — вставил Лоу.
— Не пройдет, — после паузы загремела птица. — Я — предмет, используемый для Испытания, и меня не подсластишь дешевыми комплиментами.
— Мои комплименты никто еще не считал дешевыми, —
— Твой дурашливый тон меня не смутит. — Птица помолчала. — Я бы спросила, как ваши имена, но вся проблема в том, что я их знаю. О чем это говорит? — Птица задумалась, склонив голову набок. — Мне лично ни о чем. Но откуда-то я знаю вас. Это и внушает мне подозрения, которые для меня отнюдь не беспочвенны.
— Для нас тоже, — вставил Фонсека.
— Я — всего лишь язык, болтающий то, что необходимо, согласилась с ним птица. — Но на меня возложена функция Допуска. — Она вскинула голову и важно посмотрела на них одним глазом, следя, как они отнесутся к этим словам. — В моем праве сказать «да» — и оставить вас жить, или сказать «нет» — и обречь смерти.
— За нами следуют те, кому лучше сказать «нет».
— Я знаю, — вздохнула Птица Вопросов и сразу растеряла всю напущенную на себя важность. — В том-то и проблема, что я это знаю, но ничего поделать не могу. Вы тоже инструменты. И те, внизу, тоже.
— Свет и тень, — сказал Чойс.
— Да, — печально кивнула птица. — Но вот кто из вас свет, а кто — другое… Наверное, вам нужно идти. А уж там, наверху, разберетесь.
— Ты пропустишь их? — спросил Чойс.
— Пропущу. Извините. Так нужно.
— Ты покровительствуешь им? — сказал Шамиссо.
— Конечно, нет. Это было бы заведомым идиотизмом.
— Тогда зачем ты держала нас здесь?
— Вы думаете, время уходит? — насмешливо спросила птица. — Пока я тут говорила с вами, оно стояло. Здесь время не имеет значения, ибо время — это тоже Бог. Вернее, его ипостась.
— Ты просто нудливый бюрократ, поклоняющийся инструкции, — заметил Лоу. — Ведь инструкция — это тоже Бог. Вернее, его ипостась.
Птица взглянула на него.
— Интересное суждение. Но даже и оно не объясняет, зачем я здесь и для чего задаю вопросы.
— Но мясо ты любишь?
— Я просто пугала вас. Скорее я люблю другое.
— Вопросы?
— Угу. — Птица взмахнула крыльями и поднялась в воздух. — Вам нужно идти, ибо ваша роль в очередном Армагеддоне зависит и от временных отрезков.
— Это значит, что нам нужно торопиться? — спросил Фонсека.
Птица на секунду зависла в воздухе.
— Какая ерунда! — каркнула она наконец. — Все решается в одной точке пространства в один миг благодаря мгновенному стечению обстоятельств. В том-то и проблема.
Снова послышался шелест крыльев, и птица исчезла.
— Что за дурацкий жаргон! — возмутился Лоу.
И вновь ступени поползли вниз, приближая и приближая Цель. Сверкание молний превратилось в один сплошной безумный сполох, треугольник, опрокинутый вершиной вниз, и теперь было ясно видно,
— Это Храм Чаши, — произнес Фонсека. — Я думал, его существование — легенда.
— Там, внутри, Чаша? — спросил Лоу.
Фонсека, не в силах ответить, кивнул. Сверху опять полил дождь. Быстро темнело, и свет молний резал глаза.
Они поднялись на последнюю ступень и оказались перед гигантскими каменными дверями, сотворенными из красноватого гранита. Мельчайшие кристаллики слюды, вкрапленные в двери, жемчужно отсверкивали светом молний, и двери представлялись сияющими своим собственным светом. Молнии пришли в совершенное неистовство, так же, как и гром, грохот которого теперь раздирал уши.
— Они закрыты, — еле разобрал Чойс слова Лоу. — Нам не открыть их самим.
— Се, стою у двери и стучу, — не удержался Фонсека.
— Еще раз процитируешь Апокалипсис, — сказал позади голос Шамиссо, — и я скормлю тебя Птице Хва. Она ведь любит мясо, если ты помнишь.
— В том-то и проблема, — хохотнул Лоу.
Чойс смотрел на двери. Эти створки нельзя было сдвинуть с места и сотне человек. На где-то высоко вверху виднелись петли толстые полосы тусклого металла.
— Двери для Бога, — произнес Чойс, зная, что никто его все равно не услышит. — Они и должны быть такими. Наверное, эти двери не открывались с сотворения мира.
Рядом с ними вдруг вспыхнул огонь, и из него вышел человек. Он был в рваной прожженной хламиде когда-то белого цвета, а на голове имел обгоревший лавровый венок. Человек огляделся, и его взгляд наткнулся на четверку. С минуту человек изучал их, потом подошел ближе, оставляя после себя кучки пепла вместо следов.
— Двери не открываются? — Он подмигнул.
— Нам не открыть их, — беспомощно повторил Лоу.
— Никому не открыть, — отрезал человек. — Так задумано. От веков. Такая конструкция. — Он задрал голову. — Ну и погодка тут! Дождь, дождь… Молнии… Гром…
— Тонкое наблюдение, — вышел из себя Лоу. — Как нам попасть внутрь?
— Я и прибыл сюда, чтобы помочь, — улыбнулся человек. — Поправить дела. Ваши.
— Так, — сказал Чойс.
Человек кивнул.
— То есть ближе к делу? Понял. Подсвечник Шин при вас?
Чойс чуть приподнял руку, в которой был зажат закутанный в покров Подсвечник.
— О! — возрадовался человек. — Сними же с него эту тряпицу и направь на двери… Как видите, алгоритм решения этой задачки прост, даже, я бы сказал, уникально прост. Но постарайся попасть именно в Скважину, а то ничего не выйдет… Уф, сколько воды! Моя натура этого не выносит. Адье! — Человек начал медленно таять, превращаясь в исчезающие языки пламени.