Последняя черта

Савченко Лена

Парадная со сломанным домофоном — достаточно было посильнее рвануть дверь на себя, чтобы магнитный замок отошёл. Вглядываясь в блеклые номера квартир, Лёха взбежал на третий этаж, нашёл нужный, замер на пару мгновений с занесённым пальцем над звонком, а потом нажал.

Катя услышала звонок в дверь и удивилась — кого это могло принести? Сегодня её отправили домой, просто по хорошему расположению духа мамочки, и Катя с удовольствием устроилась у плиты, замесила тесто, разложила вишнёвое варенье — после смерти мамы она упорно готовила его сама, хотя его уже почти

никто не ел. А теперь, вытирая муку об фартук, бросилась к двери, глянула в глазок.

— Кто там?

И открыла, не дождавшись ответа. Лёха. Тот Лёха, которого она звала, а он на неё ворчал. Катя улыбнулась гостю, метнулась за тапочками.

— Привет, ты проходи, — смущённо предложила она и как будто даже зарозовела. — Ты вовремя, первая партия уже почти готова. — Снова метнулась на кухню и спросила уже оттуда, — Тебе чай или кофе?

Алкоголь не предлагала — на работе он её так достал, что порой начинало от него тошнить. Не как обычно тошнит от алкоголя, а просто, от одного запаха спирта.

Алексей зашёл, рассеяно оглядываясь, отказался то тапочек — просто скинул ботинки, стащил с себя куртку и прошёл так. Пахло вкусно, но как-будто не знакомо.

— Чай, наверное.

А вот Лёху уже тошнило от кофе. Слишком много он его потреблял последнюю неделю. И вроде спать совершенно не хочется, а потом уже заснуть не возможно. Может поэтому Алиса и советовала ему сходить и, хотя бы, просто прогуляться? В зеркало он себя видел редко.

— У тебя уютно.

Он просочился следом на тесную кухню, по привычке хотел опереться на что-нибудь, но ничего вменяемого для этого не обнаружил и просто опустился на табуретку. Были какие-то толи небольшие шкафчики, то ли комоды, но слишком уж хлипкие на вид — Леха боялся, что просто развалятся под ним

Катя достала один из маленьких чайничков, коих было огромное количество. В чае она разбиралась плохо, выбора в магазинах практически не было, но она купила все самые лучшие и пила их по очереди. Лёхе она налила зелёный, с заменителем лайма. Вытащила из старенькой духовки готовые румяные пирожки, выложила на тарелку.

— Кушай, — предложила она, а в глазах горели задорные искорки — ей очень хотелось услышать, что она хорошо готовит. — Ты выглядишь ужасно уставшим.

Это его ни к чему не обязывало, но Катя хотела бы послушать, что же с этим человеком творится. Он привлекал её, как огонь привлекает бабочек, и больше, чем его огонь, её восхищал оттенок тёмной стали, мелькающий во взгляде.

Она закинула в духовку следующую партию, выставила таймер и присела напротив, налив чаю и себе. Дома она была совсем скромной, не накрашенной, не наглой, не хитрой — ей так это всё опостылело! — а обычной девушкой с русой косой на плече.

— Я раздала листовки всем, кому могла, — серьёзно проговорила она. — У вас получилось?

— Спасибо. Не в обиду, Кать, но кусок в глотку не лезет... А на счёт листовок — вроде да. По крайней мере, Алиску отбили, — Леха помрачнел, — Теперь нужно решить вопрос с Ташей.

У него до сих пор в голове не укладывалось — прошло два дня, а от нациков

ни слуху ни духу. Единственное, на что Алексей надеялся — если её убьют, обязательно сделают так, чтобы они об этом узнали. А раз так — Ташка пока была живой, скорее всего испуганной, отчаявшейся, но живой. Это было главным.

— Раз не знаешь, значит хреновый у нас вышел общественный резонанс, — Леха ухмыльнулся, отпил чай, выдыхая. Горячий, странный, но приятный на вкус.

— Знаю. — Пожала плечами Катя и сама взяла пирожок. Рассудила рационально, — Но я не знаю, что это значит. Мало ли, зачем вам потребовались люди на площади, и кто знает, кто вам заплатил за такие речи…

Лёха опасно прищурился, напрягся.

"Женщин бить нельзя, — напомнил он себе, — Даже если они тупые."

— Значит — ты думаешь, что нам заплатили? — сквозь сжатые зубы поинтересовался он, испытывающе взглянув на неё, — Серьёзно, блять?! За бабки?!

Не звереть не получалось. У него и без того нервы расшатались за эти три недели, а тут ещё такое заявление — красная тряпка для быка.

— Ташку похитили, Алису чуть на стул не отправили, а ты думаешь — за бабки?!

— Не думаю, остынь, — фыркнула Катя и на всякий случай подтянула к себе на стул ноги. Так казалось безопаснее. — Значит, правда. С нашей пропагандой не поймёшь, чему можно верить, а что — красиво поставленный цирк.

Лёха взъерошил волосы. Пропаганда — вещь поганая. Они уже успели вдоволь позлиться на все эти теории о "проплаченности" сторонними корпорациями, а сейчас он выяснил, что некоторые могут и поверить. Стало совсем паршиво.

Что делать с уставшими мальчиками, отказывающимися есть пирожки? Катя даже не представляла. Нет, представляла, но совсем не хотела подтверждать и так доставшие стереотипы.

— А меня сегодня с работы отпустили, — поделилась радостью, в надежде, что прищур напротив разгладится. — Могу заниматься, чем хочу. С пирожками я почти закончила. Может, тебе приготовить что-нибудь ещё?

— Не надо, — Алексей тяжело вздохнул, — Если ты можешь просто лечь со мной, возможно — даже поспать, я буду признателен. Большего мне нахрен не надо. Извини уж, что так прямо, но по другому не умею.

Наверное, с такими предложениями стоило приходить, прихватив каких-никаких, но конфет. Или цветов. Почему-то все умные мысли до Лехи доходили уже после.

— Я не собираюсь тобой пользоваться, — на всякий случай пояснил он, — Если нет — я уйду.

«Какой прагматичный,» — удивилась Катя. И всё равно ничего не могла с собой поделать.

— А ночами ты не спишь, — заключила она, покачав головой.

Отставила чашку, взяла его за руку, повела в спальню. Тёмную спальню с задёрнутыми шторами и большой мягкой кроватью — Катя любила комфорт. И прежде, чем пустить его на идеально чистое постельное бельё, недовольно окинула взглядом одежду.

— Но есть одно условие, — проговорила спокойно, радуясь, что в темноте не видно, как она снова краснеет. — Ты разденешься. Хочешь, я выдам тебе халат. Я совсем недавно постирала бельё, а ты в уличном.