Последняя цивилизация. Политэкономия XXI века
Шрифт:
Нарушение баланса между рынком и демократией, с одной стороны, ведет к установлению диктатуры капитала, а с другой — к росту анархии. Сегодня эти два процесса происходят одновременно и выражаются в первом случае в виде усиления и концентрации международного капитала, а во втором — деградации национальных институтов, которые уже неспособны справляться с происходящими изменениями. Уже сейчас, отмечает З. Бжезинский, «ни существующие национальные правительства, ни региональное урегулирование не в состоянии обеспечить эффективную дисциплину, не говоря об обеспечении контроля над автономной финансово-экономической вселенной, формируемой глобализацией, «интернетизацией» и дерегуляцией» [1038].
Разрушение
Одновременно ослабление национальных государств неизбежно ведет к дальнейшему усилению позиции международного капитала, который так же неизбежно все больше начинает диктовать свою волю национальным правительствам. О. Шпенглер отмечал эти тенденции еще в начале ХХ в.: «Частные силы экономики желают торных дорог для завоевания ими колоссальных имуществ. Никакое законодательство не должно стоять у них на пути. Они желают создавать законы в своих интересах и с этой же целью пользуются созданным ими же самим орудием — демократией, оплаченной партией» [1040]. «Новый мировой порядок» постепенно превращает мир национальных государств в мир глобальных корпораций, которые определяют не только благосостояние отдельных стран и народов, но даже их существование.
Массовое создание этих корпораций началось с бума слияний и поглощений, ознаменовавших переход на новый этап глобализации в 1990-х гг. Если за шесть лет с 1987 г. по 1992 г. мировой объём всех национальных и международных слияний насчитывал 2,8 трлн долл., за 1993–2000 гг. он вырос до среднегодовой величины 1,8 трлн долл. В 2000 г. на многонациональные корпорации приходилось 70 % мировой торговли и 80 % мировых инвестиций [1041]. В начале XXI в. объем продаж 200 крупнейших корпораций составлял почти 25 % общемирового ВВП [1042], в то время, как в них было занято менее 0,01 % всей мировой рабочей силы. Объемы продаж этих 200 корпораций превосходили совокупный ВВП 170 стран.
Их мощь настолько велика, что представляет угрозу даже самим могущественным Соединенным Штатам, о роли которых в 2009 г. в очередной раз напоминала госсекретарь США Х. Клинтон: «Америка останется мировым лидером навсегда» [1043]. Однако всего два года спустя один из наиболее известных апологетов «американского мира» З. Бжезинский уже замечал, что «США, оставаясь сверхдержавой, с трудом справляются с выходящими из-под контроля глобальными изменениями ». Главную проблему, по мнению Бжезинского, представлял тот факт, что в настоящее время «перемещение инвестиций и рабочих мест за рубеж диктуется главным образом меркантильным эгоизмом, а не национальными интересами» [1044]. Д. Сакс (в 2011 г.) в свою очередь отмечает признаки смерти демократии и у самого Мирового лидера: «Политические институты Америки разрушены, и широкая общественность более не может привлекать элиту к ответу». Д. Сакс приходит к выводу о «конце государства как инстанции, решающей общенациональные проблемы» [1045].
Дж. Сорос в своей книге «Кризис мирового капитализма» в связи с этим предупреждает: «существуют общественные потребности, которые не могут быть удовлетворены путем предоставления полной свободы рыночным силам. К сожалению, эти недостатки не признаются . Вместо этого существует широко распространенное убеждение в том, что рынки являются саморегулирующимися, а мировая экономика может процветать без вмешательства мирового сообщества… В XIX в. эта идея называлась «свободным предпринимательством», и… я нашел более подходящее
Но рыночные фундаменталисты не признают никаких ограничений, они утверждают, что «в большинстве случаев государство имеет хищническую природу — даже государство демократическое…», — Д. Лал [1047]. И сравнивают государство (М. Олсон) с «оседлым, стационарный бандитом», имеющим «всеобъемлющий интерес», «т. е. эгоистическую заинтересованность в максимизации налоговых сборов» [1048].
Даже МВФ и Всемирный банк либертарианские анархисты считают преградой, стоящей на пути к свободе [1049]. МВФ, утверждает Д. Лал, «нет места в рамках либерального финансово-экономического порядка… В посреднических функциях Всемирного банка также больше нет необходимости» [1050]. «Что же касается других специализированных ведомств ООН, — продолжает Д. Лал, — то для них… полезную функцию найти невозможно. Сегодня вместе с Экономическим и социальным советом ООН они стали врагами нового ЛЭМП (либерального экономического миропорядка)» [1051].
Несмотря на все проблемы современной эпохи, проповедники рыночного фундаментализма, такие как Б. Линдси, остаются непреклонны и предрекают «светлое будущее» глобальному либерализму, утверждая, что «наша эра, порой мучительная и нестабильная, — это время освобождения» [1052].
Торжество либерализма
«Общий закон о компаниях» штата Делавэр является «самым свободным из законов частного предпринимательства» [1053].
Конец Британии как великой державы, по словам Д. Кинастона, историка лондонского Сити, наступил в конце 1956 г. после того, как Г. Насер национализировал Суэцкий канал, а Англия оказалась на грани банкротства. Хотя даже в 1957 г. около 40 % всей мировой торговли осуществлялось в английской валюте, и Банк Англии был «по-прежнему строго ориентирован на поддержание и расширение использования фунта стерлингов как международной валюты». Однако в существовавших условиях эти надежды являлись утопией: «Мы унаследовали старый семейный бизнес, который некогда был очень прибыльным и здравым, — отмечал в конце 1956 г. премьер-министр Великобритании Э. Иден. — Сегодня обязательства вчетверо превышают активы… Не знаю, кто теперь купит банковскую систему зоны фунта стерлингов» [1054].
Казалось, ничто уже не сможет помочь, и величие некогда могущественнейшей державы мира навсегда уходит в прошлое. Но вдруг произошло нечто невероятное, Великобритания не только восстановила свой статус великой державы, но и захватила лидирующие позиции на мировом финансовом рынке. В Лондоне сегодня больше иностранных банков, чем в каком-либо другом месте мира: в 2008 г. на него приходилась половина всех международных сделок с ценными бумагами, почти 45 % внебиржевого оборота деривативов, 70 % оборота евробондов, 35 % всех валютных сделок, совершаемых в мире, 55 % всех международных открытых размещений ценных бумаг и т. д. [1055].
Что же произошло? Какие силы возродили величие Англии?
Все началось с введения Лондоном для предотвращения девальвации фунта ограничений для английских банков на финансирование международных операций за пределами стерлинговой зоны. Банки обходили эти меры, выдавая долларовые кредиты за счет долларовых депозитов своих зарубежных клиентов, расположенных в офшорных филиалах. Именно они и создали международный евродолларовый рынок, свободный от государственного контроля.
Свое настоящее значение он приобретет: с окончанием кеннеди-раундов, способствовавших либерализации мировой торговли; отмены Бреттон-Вудских соглашений, включивших американский «печатный станок»; с потоком «нефтедолларов», хлынувших после скачка цен на нефть и «радикального роста долларовых вкладов за пределами США из за постоянно увеличивающегося дефицита американского бюджета в годы Вьетнамской войны» [1056]. Приток евродолларов стимулировало появление в 1963 г. новых финансовых инструментов, которые представляли собой нерегулируемые офшорные еврооблигации на предъявителя, т. е. являлись идеальным средством ухода от налогов.